Ататюрк. Особое предназначение

— Только орошенные кровью революции чего-то стоят! — как бы предупреждал он. — Но мы уже пролили достаточно ее на полях сражений с врагами отечества и в гражданской войне. Так давайте же надеяться на то, что на этот раз мы обойдемся без кровопролития, поскольку главной задачей нашего просвещенного народа является просветление и воспитание всех мешающих нашей революции. Конечно, мы хотели бы провести культурную революцию только с помощью убеждения, но, если этого окажется недостаточно, мы прибегнем к принуждению!

Что ж, все правильно, и, если выражаться проще, лозунг был куда как прост: кто не с нами, тот против нас.

В его речах постоянно звучали призывы к борьбе с окружавшим невежеством.

— Мы должны, — не уставал повторять он, — заставить понять каждого, что только с помощью знаний нация сможет процветать. И эти знания надо распространять по всей стране любыми доступными методами!

Так Кемаль впервые откровенно высказывался о намеченной им культурной революции, которую он намеревался проводить вопреки всем традициям и привычкам.

Во всех случаях он действовал по одной и той же схеме.

Встречался с местными властями и чиновниками, подвергая их тщательным расспросам.

И, как правило, снимал тех, кто был плохо осведомлен о подчиненном ему ведомстве.

Бедные чиновники, они никогда не видели не только султана, но и своих министров.

Для населения сюрприз был столь же велик.

Сколько поколений турок славили султана, которого никогда не видели?

И вдруг сам спаситель нации не только приехал к ним, но и говорил с ними.

Причем ведет себя очень скромно и даже отказался сесть в приготовленное для него позолоченное кресло.

Затем, слушая молодого человека, сравнивающего его с Бисмарком и Наполеоном, Кемаль несоглсно покачал головой.

— Наполеон, — говорил он, — человек, ищущий приключений и власти. Я никогда таковым не буду!

Выступая перед толпой, Кемаль всегда задавал один и тот же вопрос:

— Что вы хотите знать? Задавайте вопросы, и я попытаюсь на них ответить.

Этот прием казался простым, но очень эффективным: между Кемалем и населением устанавливался диалог, причем гази производил одинаково сильное впечатление на любую аудиторию: молодежь, женщин, ремесленников, крестьян, коммерсантов, преподавателей…

— Наше правительство, — объяснял он, — это правительство народа. Это правительство Национального собрания. Новая Турция стоит на позициях национального суверенитета. Национальное собрание не принадлежит халифу, Национальное собрание принадлежит только нации. Халиф должен быть достаточно сильным, чтобы защищать мусульманские страны, а Турция с ее восьмимиллионным населением не имеет достаточно средств, чтобы обеспечить это. Следует признать, что народ, не использующий технику, оказывается в стороне от прогресса. Наша задача превратить турецкую женщину в партнера и друга мужчины в социальной, экономической, научной сферах. Если в стране нет армии образованных людей, то даже самых блестящих побед на полях сражений недостаточно; только армия образованных людей принесет стране радикальные результаты…

Поездка Кемаля по Анатолии стала впечатляющей демонстрацией его идей.

Не важно, если они не все принадлежали Кемалю, если многие из них высказывались ранее.

В январе — марте 1923 года Мустафа Кемаль первым представил стройную совокупность идей, базирующуюся на национальном суверенитете, экономической независимости, развитии просвещения, приоритете науки и техники, социальном равенстве мужчин и женщин.

Так был заложен фундамент кемалистской революции.

— Цель реформ, которые мы реализуем, — заявил Кемаль, — это превращение народа Турецкой Республики в современное общество как по форме, так и по содержанию. Такова основная задача наших реформ. Те, кто не воспринимает эту реальность, будут уничтожены…

Объяснение, надо заметить, весьма доходчивое…

В Бурсе Кемаль простился с Фикрие уезжавшей в берлинскую клинику лечить легкие.

На самом деле Кемаль именно таким образом удалял ее от себя в преддверии появления в его доме новой женщины.

Печальное это было прощание.

Верой и правдой служившая ему женщина не сказала ему ни единого слова упрека, но в ее глазах плескалась такая боль, что никогда не отличавшийся особой сентиментальностью Кемаль вздохнул свободно только после того, как поезд скрылся в степи.

По рассказам охраны, в первую свою проведенную в одиночестве ночь Кемаль чувствовал себя весьма неуютно.

Конечно, ему не хватало Фикрие.

Он настолько привык к ней, что не замечал ее присутствия.

Но теперь, когда ее не стало, он чувствовал пустоту.

Она не задумываясь отдала бы за него жизнь, а он поступил с нею так, словно она была его злейшим врагом из Второй группы.

В ту ночь он долго не мог уснуть.

Как когда-то в Сирии, он долго лежал, глядя в темноту, и курил сигарету за сигаретой, и только когда за окнами забрезжил серый рассвет, он забылся тяжелым беспокойным сном.

Он проснулся после полудня, когда в прозрачном октябрьском небе уже ярко сияло стоявшее в зените солнце.

Но ясный день не улучшил его настроения, и он долго сидел за столом с хмурым лицом и пил кофе.