Ататюрк. Особое предназначение

Когда распространились слухи о совещании иттихадистов, Кемаль заявил Анатолийскому агентству:

— «Единение и прогресс» распущен в 1918 году и никто не может выступать от её имени…

Как это было ни печально для Кемаля, но появившаяся в его отношениях с женой трещина продолжала увеличиваться.

И чаще всего в отношениях с ней Кемаль до поры до времени делал хорошую мину при плохой игре.

Ему нравилось, когда Латифе читала ему Монтескье и Руссо.

Еще больше ему импонировало то, что Латифе повсюду сопровождала его: на гражданских и военных мероприятиях, пешком или на лошади, набросив шаль, элегантно прикрывающую голову и плечи.

Но он с труджом сдерживал себя, когда Латифе критиковала его образ жизни, частые застолья с друзьями и пыталась придать более светский характер его вечерам.

А ей не нравилось многое.

Ее раздражали постоянные ужины Кемаля с друзьями до трех чесов ночи.

Не нравилось ей и выпитое Кемалем количество ракы.

А когда он, как ни в чем не бывало, появлялся в спальне и даже не извинялся перед нею, Латифе была даже не столько поражена, сколько убита поведением мужа.

Но настал момент, и когда она в очередной раз стала читать ему нотации, Кемаль в довольно резкой форме попросил ее не лезть не в свои дела, больше общаться с женами его приятелей и заниматься благоустройством их жилища.

Латифе на время отступила.

Правда, будь Кемаль повнимательней, он обязательно заметил бы то внутреннее напряжение, в каком постоянно пребывала его жена.

Но те напряженные дни ему было не до нее.

В меджлисе снова шли схватки с депутатами.

Кемаль изменил тактику.

Он перестал приглашать к себе Рауфа и принялся обрабатывать его через Али Фуада.

Как нетрудно догадаться, в ход пошел весь обычный в таких случаях и далеко не джентльменский набор, состоявший из обещаний и угроз.

Рауф не осмелился противиться воле Кемаля.

После бурных дебатов правительство поручило продолжение переговоров тому же Исмету, и турецкие предложения по мирному урегулированию были вручены находившемуся в Стамбуле представителю Союзников.

Чтобы умерить пыл французов, которым были обещаны экономические концессии, Кемаль начал широкую кампанию в печати против зверств французских войск в Александретте и Антакье.

Затем последовал тонкий ход против начавших сближаться Англии и Франции.

Кемаль с великим знанием дела разыграл «американскую» карту, пообещав представителям деловых кругов Америки выгодные концессии.

И хотя ничего из этого не вышло, своего Кемаль добился.

Обещанные им американцам концессии встревожили как англичан, так и французов, увидевших в сделанных им предложениях ущемление своих деловых интересов.

Глава XXXIV

Проводив Исмета в Лозанну, Кемаль снова отправился в поездку по стране, на этот раз с Латифе.

Риск, на который идет Кемаль, не только касается его лично, его семьи.

Появление на сцене Латифе и чрезмерность ее модернизма удивляо и шокировало не привыкшее к подобным явлением мусульманское общество.

Дело дошло до того, что в Адане религиозные авторитеты были вынуждены опубликовать коммюнике, чтобы уточнить, что присутствие Латифе рядом с Гази не противоречит исламской религии, а ее одежда, английский дамский костюм и вышитая вуаль, не рассматриваются как нарушение религиозного закона.

По мнению французского коменданта Пелле, этих комментариев недостаточно.

— Кемаль, — заметил он, — выбрал себе жену, словно созданную, чтобы разжигать его амбиции и выявлять недостатки.

Пелле небезосновательно считал, что Латифе шокировала всех и компрометировала мужа.

Да, это было так, однако Кемаль намеренно шел на это.

По меткому выражению А. Жевахова, Латифе должна была стать для Кемаля «Статуэткой на выставке», образцом авангарда.

Возможно, он только для того и разошелся с Фикрие, чтобы иметь рядосм с женщину с европейским укладом жизни.

Как женщина и жена, Фикрие не шла ни в какое сравнение с Латифе, и Кемаль не мог не понимать этого.

Но…

Она оставалась восточной женщиной.

По сути дела, его путешествие по южным городам явилось продолжением начатой им избирательной кампании.

На встречах с людьми Кемаль говорил обо всем: о переговорах в Лозанне, торговцах овощами, фермерах, о новых выборах и, конечно, об образовании!

И все его речи были пронизаны страстной уверенностью в том, что турецкая нация сумеет приобрести необходимые знания и обеспечить прогресс своей родине.

— Нация, — внушал он внимательно слушавшим его людям, — будет отсталой до тех пор, пока ее противники будут доминировать во всех областях науки и знаний! Так давайте же осознаем, в какой стране мы сейчас живем, и будем изучать то, что и следует изучать. Этого от нас требует религия и Аллах. Не надо обращаться за разъяснениями к священникам, каждый должен понять ту простую истину, что все совместимое с разумом и общественными интересами совместимо и с исламом. Мменно поэтому ислам и национальные интересы совпадают…

Но в то же самое время он постоянно напоминал и о том, что все иссушившее мощь нации зло было сделано от имени религии.

Вместе с проповедью рациональной формы ислама он ударился в изобретение своих собственных версий истории.