Политически автобиограф ориентировался хорошо. «Перед приходом Красной армии наш дивизион был повстанческим и выступал против Каппеля (в 1919 году; Владимир Оскарович Каппель – командующий 3‑й армией у Колчака, генерал-лейтенант. –
Но вскоре Николаев оступился и во время чистки в 1921 году «был переведен из членов партии в кандидаты» за «защиту других членов партии, несогласных с линией партии о введении новой экономической политики»[1788]
. Николаеву напомнили его резкие выступления во время разбора Дубинца[1789]. Николаев объяснял: «Дубинец мне нравился как работник <…>. Он мне рассказывал, что убил подрядчика за плохое обращение с рабочими, отбывал наказание на каторге, и в 17 г. его по ошибке выпустили как политического. Где-то вступил в партию и работал в ревтрибунале, зарекомендовал себя как хороший и стойкий работник. На чистке <…> выяснилось его преступление. Когда ему задали вопрос: „Если бы теперь встретился такой же подрядчик, как бы он поступил?“, он ответил, что „тоже бы убил“. <…> Я несколько раз выступал в его защиту, не понимая в тот переходный момент к нэпу принципиальной постановки вопроса. За это я понес наказание».Николаев доказал, что его проступок был единичным случаем. Губком послал его в политшколу, а после этого он стал агитатором в железнодорожном политотделе. Затем поступил на рабфак, потом получил ответственную партийную работу в райкоме, должность политсекретаря Томской железной дороги. Николаева командировали в институт, но только с 1925 года он «смог заниматься систематически по учебе». В институте в 1925–1926 годах был председателем профкомиссии.
Затем разговор зашел о взглядах Николаева на данный момент. Николаев ответил, что, хотя у него и были «сомнения» в отношении политики ЦК по рабочему вопросу, «удовлетворение нашел в статье Ярославского в „Правде“».
В течение нескольких месяцев до разбора его дела на партсобрании Николаев каялся трижды, все три раза – письменно[1790]
. Первый раз еще до XV съезда, 27 ноября 1927 года, он кратко заявил в бюро ячейки об отходе от оппозиции. Когда окружком поставил вопрос о фракционности «и стали в этом отношении напирать, в частности, на меня, я, недооценив тогда сущности фракционности, написал второе заявление – 22 декабря, – в котором говорил, что фракционной связи не было, а связь с товарищами из оппозиции не считаю фракционностью». Но позже, 1 февраля 1928 года, после доклада т. Львова, Николаев осознал свою ошибку в этом отношении, написал третье заявление, совместно с Горбатых, «с существенными признаниями»[1791]: