В деле Подборского, не сообщившего о наличии у него платформы, конкурировали три меры наказания: «строгий выговор» (6 за), «выговор» (4 за) и «исключение» (1 за)[1800]
. Ячейка поддержала большинство бюро. Подборский недоумевал: «Я не выступал против линии ЦК, а наказание получено мной сравнительно с другими, которые голосовали и за тезисы, и выступали за троцкистов, и даже подписывали платформу, очень существенное. Когда меня на чистке спросили: „Как вы думаете, почему Вам дали такое строгое наказание?“, я над этим вопросом сам долго думал и не мог дать себе ясного отчета и предположил: может быть, потому, что я более развит, окончил до ВУЗа среднюю школу, может быть, поэтому – [такое] , но единственное объяснение этому факту я давал»[1801].Иногда ячейка считала, что у нее нет достаточной информации для вердикта. Дела Флюкова и Лабутина, «как весьма неясные», были переданы в окружную контрольную комиссию. Филимонов не явился на собрание ячейки, и его дело пошло туда же.
К концу марта 1928 года партийная проверка закончилась. В аппарате подводили итоги: 28 марта Львов отмечал с облегчением: «В ячейке СТИ оппозиционеров, скрывающих свою принадлежность к оппозиции, пока не обнаружено. После исключения из ВКП(б) и снятия с ВУЗа руководителей оппозиции и активных участников фракционной работы в ячейке фракционных групп <…> не имеется. Что же касается распространения литературы среди студентов ВУЗа, то по пока не совсем проверенным данным таковая [литература] в виде брошюры на тему „наболевший вопрос“ находит свое распространение в очень ограниченном количестве (2–3 экземпляра)»[1802]
.4 апреля 1928 года Львов докладывал о предстоящем обследовании работы бюро ячейки ВКП(б) «в части исполнения директив по ликвидации оппозиции в СТИ». Мероприятие должно было проходить «по методу живого общения с обследуемыми». Цель обследования – «установить подход бюро к решению судьбы того или иного партийца, примыкавшего так или иначе к оппозиционной группе, не было ли перегиба у бюро в сторону чрезвычайной суровости решений, и наоборот <…> не было ли проявления мягкости при решениях». Особое внимание обращалось на «формы осуществления внутрипартийной демократии и на влияние специфической – профессорской – среды на оформление взглядов»[1803]
. Кликунов отчитывался о «методической стороне» проделанной работы: было разобрано всего 50 человек, которым вынесены разные виды партвзысканий. «У бюро, благодаря чрезвычайной ответственности момента, возникал вопрос о том, как бы не промахнуться, а потому работа была чрезвычайно осторожная». Наилучшим способом обследования было «самообследование» – беседы с оппозиционерами[1804].На общевузовском собрании ячейки института 20 апреля 1928 года (двухнедельный промежуток был необходим, чтобы ячейка утвердила вердикты бюро, рассмотренные выше) Кликунов докладывал: «Мы имеем 59 человек, куда входят как оппозиционеры, так и просто недовольные. 9 дел было рассмотрено Окружной контрольной комиссией, 38 дел [на] бюро ячейки СТИ, и не рассмотрено 12». Группа включала в себя рабочих – 36, крестьян – 7, служащих – 8 и прочих – 8. «Настоящих идейных оппозиционеров у нас есть единицы, теперь их в институте нет. Остальные в большинстве просто недовольные». При определении партвзыскания принимались во внимание: «искренность товарища, а также его социальное положение, заслуги перед революцией и т. д.» «Курс на изжитие оппозиционности был взят бюро несколько жесткий. Это объясняется 1) нашим мелкобуржуазным окружением и 2) необходимостью дать серьезный отпор оппозиции»[1805]
.«Случаев неотдачи п/билетов исключенными из партии за фракционную работу не наблюдалось». У исключенных контрольной комиссией партбюро отбирало партбилеты при получении выписок из постановлений; что же касается исключенных самим партбюро, то партбилеты находились на руках у исключенных до утверждения решения на общем собрании ячейки. В случае подтверждения наказания нужно было еще ожидать окончательного решения районного комитета. Затем оставались возможности апеллировать к Сибирской контрольной комиссии и к самой последней инстанции – ЦКК[1806]
.