Байкал - море священное

Ямища подле ног и отчего-то не засыпана снегом, сухие ветки по бокам и на самом дне. Никак, медвежья берлога. Ушел, поди, зверь, спугнутый, теперь бродит по тайге, голодный и злой, не переступай ему тропы, стопчет. Шатун… Тут поди, и порешит меня чалдон. Суров, не жди от него пощады Но знает Хорек и другое: случалось, оставлял, пускай и не этот, другой чалдон краюху хлеба на подоконнике, кринку молока. Выйдешь ночью к деревне, порыскаешь по околице гонимый и голодный, отыщешь что надо и дальше тропою бродяжьею тронешь. Непонятный люд в Сибири: злоба и доброта перемешались круто, и другое видал он в избытке, то вроде бы ласковы с тобою, а то гоняют по тайге как зверя давно б сгинул, когда б не был удал. Непонятный люд в Сибири, не но душе ему. Случалось, за малую провинность, за которую в другом месте разве что поучат маленько батожком иль дрекольем, гут бьют смертным боем, и не проси пощады — не услышат. И хоть не хочется помирать, сердце вдруг захолодеет от ужаса, стоит подумать, что ждет, не попросит пощады.

Пойдем же, пойдем же, родимый.

Пойдем поскорее домой,Жена там но мужу скучает,Детишки там плачут гурьбой

Когда поешь, вроде б полегче, не так жутко, и оттого Хорек рта не закроет. Снег под ногами у того, большого и страшного хрустнул, легла на плечо чужая тяжелая рука, зажмурился Хорек, а спустя немного потерял под ногами твердую землю и охнув, полетел вниз…

Христя и не поглядел на дело рук своих, торопливо пошел обратно, а все ж скоро остановился: почудилось иль впрямь и там, в берлоге, откуда уж и не выбраться, Хорек пел свою песню?.. Вздохнул и пошел дальше, а мысли в голове непривычные и беспокоящие, прав ли суд, что, как нет?.. Песня ли «каторги» тому виною, другое ли что?.. Ох, уж эта душевная смута, никуда, видать, от нее не денешься! Все-то стоит перед глазами человек, над которым совершил суд, раньше б сказал про этот суд, что он по чести, по совести. Но нынче не скажет, мешает что-то.

Шел Киш по тайге к гольцу, за которым сразу же черной ниткой по зелен у сукну пролегла «железка», и вовсе немного осталось, как вдруг ухнуло, задрожало вокруг, зашевелилось, голец словно бы оторвало от земли и понесло, понесло. А мгновение-другое спустя голец раскололся, рассыпал он и желтая пыль упала едва ли не к самым ногам Христи, вконец растерявшегося, позабывшего о том, что уже давно поговаривали, что голец будут взрывать… Другое почудилось, шальное, дикое, словно бы не от мира сего… Но сказать, что именно, не сумел бы. И еще долго, когда все стихло, Киш стоял, не в силах пошевелиться, и смута в душе, прежняя, сделалась еще больше, и уж нельзя совладать с нею. Услышал иль почудилось, что услышал?

Но диким степям Забайкалья.Где золото роют в горах.

Бродяга, судьбу проклиная.Тащился с сумой на плечах

Услышал, и сдвинулось в душе, непривычно горячая сделалась, потрогать можно руками и обжечься, повернул обратно а потом побежал, дыша жарко, словно б норовя остудить на свету душу, чтоб не так горяча была, не обжигала чтоб.

14