Байкал - море священное

И она не сразу отвечала, растерявшись, когда же находились слова, которые только и могли указать Иконникову на его место в доме, он незаметно, как угорь, выскальзывал за дверь. А она так и продолжала стоять с раскрытым ртом, негодуя, и руки у нее дрожали, и не сразу могла уложить заколки в волосы. Впрочем, стоило вывести из конюшни старую умную лошадь, преданно служившую ей, а потом сесть в седло и выехать за рабочий поселок, где все было безразлично и даже самый вид уныло бредущих после урока или же праздно шатающихся людей не вызывал никаких чувств, как она забывала об этом.

Бывало, Мефодий Игнатьевич спрашивал у жены:

— Что с тобою творится, а?..

И тут же злился, но не на жену, нет, на себя, оттого что изменил правилу и начал интересоваться чем-то еще, не очень касающимся его лично. Во всяком случае, хотел бы так думать, что не очень-то… и лично… Но думать можно было о чем угодно, а вот поступать, сообразуясь со своим понятием о жизни, с каждым годом становилось все сложнее. После встреч с Бальжийпином, а они случались, хотя и не часто, что-то с ним происходило, перемена какая-то… деньги текли к нему ручьем, и этот ручей был достаточно глубоким и скорым, и, если раньше он старался как можно быстрее пустить их в дело, чтоб не лежали мертвым капиталом, то теперь сделать так удавалось не всегда. И не потому, что трудно было сыскать новое, сулящее выгоду предприятие. Сибирь оставалась Сибирью, краем могучим и неосвоенным, и не надо было иметь слишком умную голову, чтобы при наличии капитала не знать, где и как развернуться… А потому, что в нем самом что-то происходило, затормаживая его действия, а подчас и попросту превращая их в суетню. Сначала он склонен был считать, наблюдая за собою такое, что стареет, но потом понял, что дело тут не в старении, в другом…

Странно как-то получилось, вдруг появились подле него люди хваткие, увертливые, а те, прежние подрядчики, с кем был знаком с малых лет, подевались куда-то, уступив место Крузенштернам и Мюллерам. Видать, не выдержали доморощенные промышленники конкуренции, сошли… Это он потом сообразил, что не выдержали, а поначалу все удивлялся: что же происходит? И даже письмо отправил графу Сергею Юльевичу Витте, которого по старой памяти считал своим добрым знакомцем. Но ответа не получил и, имея душу чуткую, надолго заскучал и первое время даже в контору перестал ходить. Но мало-помалу отошел и снова принялся вершить дело, которому служил уже на протяжении многих лет преданно и со всею страстью, на какую только был способен, то есть снова начал вникать во все, что способно увеличить капитал. И тут увидел такое, что расстроился донельзя, обозлился. Он увидел, с какою безрассудностью новые подрядчики относились к сибирской земле, готовые уничтожить все, что ни есть на этой земле, лишь бы получить прибыль. Они ничего не жалели, действуя по принципу: не мое, значит, ничье… Странно, что многие из них собирались осесть в Прибайкалье, в Верхнеудинске ли, в Иркутске ли, закладывали фундаменты под жилые дома, намереваясь со временем привезти сюда свои семьи. Казалось бы, это должно было заставить их с большей бережливостью относиться к здешней природе, не губить ее почем зря, где же как не тут придется жить детям их, внукам. Однако же нет. Оглядев сибирские просторы, они словно бы ошалели и, очевидно, решили, что богатства сей земли беспредельны. Но нет! земля в Сибири хрупкая, слабая: где огненный пал прошел еще в прошлом веке, там и травинка не вырастет, а деревца если и появляются на бел свет, то какие-то хилые, вялые, словно бы неправдашние. Ну как не пожалеть хрупкую, и в тихую погоду с испуганным шелестением ветвей, осинку, и дивную лапушку — черемуховый куст на берегу щебечущей речки, и воду в этой речке, прозрачную и чистую даже в паводок, словно бы есть в ней силы какие-то и они не дают речке сделаться мелкою, а воде грязною, И впрямь есть что-то, и не только в речке, во всем живом и цветущем мире Прибайкалья, чудное что-то и в высшей степени разумное. Вот выйдешь в степь и приметишь средь прочей зелени голубую, цветом в ясное полуденное небо, траву, подойдешь поближе и долго станешь глядеть на нее, и тогда откроется трепетное и живое дыхание, а еще и пылкость нездешняя, будто бы хочет сказать эта трава, которую буряты называют певучим именем: a-я… А вот и живу, и тороплюсь насмотреться на мир, с первым инеем меня уже не станет, но я не грущу, нет…

Разное можно сказать про землю, на которой живем от веку, но и себе не всегда скажем, а только улыбнемся чему-то притаенному, и станет нам не по себе, если рядом окажется чужой, а если ты один иль с другом посреди ли степи, на таежной ли тропке, тут и дашь волю чувствам, сделаешься другим, на себя не похожим, ласковым и добрым, и пожалеешь тогда расколотую молнией березу, посидишь под могучим кедром, с удивлением и нежностью дотрагиваясь горячей ладонью до шершавой коры.