Балет моей жизни

Луис был очарован и кварталом, и домом. Он был построен из красивых каменных блоков, очень белых, воздух Парижа еще не сделал их тусклыми и серыми. Тяжелая кованая решетка при входе в стиле строгого art nouveau придавала дому солидности. В моей квартире было много разных комнат, большие балконы, мастерская и даже центральное отопление!

Мы обставляли эту квартиру с упоением молодоженов. Но не могу сказать, что я покидала улицу Капуцинок с радостью и легким сердцем, меня связывало слишком многое с этим местом. Возможно, если бы не неожиданный форс-мажор, я никогда бы не переехала. Мне было жаль покидать этот квартал, бурлившую на его улицах жизнь, его изменчивость, вечное движение и цветочный рынок около Madeleine, где я часто покупала пармские фиалки. Сколько раз проходила я мимо этой церкви, возвращаясь из Оперы, с огромным букетом этих благоухавших лиловых цветов для мамы. Но жизнь — это череда расставаний, не стоит оглядываться назад, когда стоишь на освещенном солнцем пороге перед открытой дверью.

Это была квартира со свежеокрашенными белыми стенами, с высокими потолками и широкими дверями на балконы, куда прилетали ворковать голуби; комната из клена — сейчас она показалась бы мне старомодной, но тогда обстановка была по последнему писку моды; вестибюль в виде ротонды, со старинными креслами; огромная столовая с низким буфетом и большим столом, чтобы принимать много гостей; везде растения и цветы, много света и воздуха; и внутри этого пространства — любовь, искренняя и горячая. Такова была картина моего счастья, все еще не верившего в свое существование.

В мастерской Луис разместил все свои художественные принадлежности для живописи и скульптуры, а для музыкальных радостей — фортепьяно Pleyel. До этого у меня не было другого пианино, кроме того, что было у матери, с прекрасным звуком, которое было дорого мне до последней досочки. Из одной большой комнаты с балконом Луис сделал бильярдную. Он очень любил эту игру и часто приглашал играть своих друзей из посольства. Моя квартира стала настоящим филиалом посольства Испании. Каждый день Луис приводил коллег на обед, это были веселые застолья молодых дипломатов. Верный Рауль прислуживал нам, превратившись в умелого метрдотеля. После кофе эти господа удалялись играть в бильярд, а я спешила на примерки или репетиции.

Луис, страстный любовник, был не менее страстным верующим и умел как-то совмещать эти две страсти. Он был очень нежен, окружал меня заботой и заполнял мою жизнь очарованием и радостями. Мы почти во всем придерживались одних взглядов. Если бы я хотела выйти замуж, он бы женился, но я и так была очень счастлива!.. Луис обожал смотреть, как я танцую, но, впрочем, не переживал бы, если бы я бросила сцену. Поскольку ситуация уже была таковой, никаких жертв он от меня не требовал, но и расставаться со мною не любил. Если он мог, то сопровождал меня в турне. Когда обстоятельства требовали его присутствия в Париже или в Испании в мое отсутствие там, тяжело это переживал: он подозрительно относился к славословиям в мою честь, если не был рядом. Однажды ему на глаза попалось письмо из Вены от какого-то неизвестного поклонника, которое я забросила вместе с другими бумагами в угол чемодана. Он безумствовал, хотел обязательно знать, ответила ли я. Он так сильно переживал, что у него на глаза навернулись слезы. Я успокаивала его и утешала, слегка даже посмеиваясь над его тревогой: «Да я даже не знаю этого юнца и никогда его не видела». В конце концов Луис стал смеяться вместе со мною, и инцидент закончился поцелуями.

На следующий день я рассказала об этом Раулю, который не мог поверить, что его хозяин, такой «большой сеньор», плакал, и упрямо твердил: «Он плакал?! Он, маркиз де П.?! Это невозможно! Ни в коем случае!»

* * *