Читаем Балкон на Кутузовском полностью

С сардельками было просто – их посчитали, взвесили, завернули в кулек, и готово, а вот раздаче сливочного масла, как довольно дефицитного продукта, сопутствовал целый ритуал. Продавали в основном развесное, которое считалось намного вкуснее фасованного. Очередь не верила своему счастью, когда в молочный отдел заносили ящик масла, торжественно и неторопливо, словно рабочие эти несли не масло, а праздничные транспаранты мимо Мавзолея под пристальными взглядами членов Политбюро. И тогда где-то в недрах организма у ожидавших возникала вполне осязаемая гордость, какая бывает, например, при удачной охоте, а во внутреннем ухе тихо и ненавязчиво начинала звучать такая же внутренняя, как и ухо, музыка, отдаленно напоминающая героический марш. Освободив ящик от фанерной упаковки и провощенной бумаги, продавщица, точь-в-точь могущественная жрица из какого-нибудь Древнего Египта, подходила с огромным ножом к обнажившемуся янтарному масляному кубу и начинала медленно и тщательно соскабливать налет со всех его лоснящихся поверхностей. Очередь, затаив дыхание, молча и завороженно ждала, ей, очереди, нравилось действо, которое внушало почему-то неимоверный оптимизм. Когда желтизна была снята и отложена и масляный куб становился молочно-белым, жрица зычно выкрикивала магическое имя: «Зоя!» Из подсобки выплывала еще одна жрица, Зоя, такая же мощная и ярко окрашенная, с бирюзовыми веками и малиновыми губищами. Другой масти, видимо, в жрицы не брали.

Они действовали вдвоем. Одна держала куб масла тряпками, чтобы он не дай бог не выскользнул, а другая брала за прикрученные деревянные ручки кусок стальной проволоки, набрасывала на масляный куб и тянула проволоку на себя, нарезая масло слоями сантиметров по восемь-десять. И вот наконец бирюзовая Зоя, отирая масленые руки о пышные бока, уходила в подсобку, а та, другая, безымянная, но важная, поднимала свои очи на толпу и говорила, как собакам, ожидавшим у миски:

– Можно.


Часто по магазинам брали с собой и Катю, чтоб «одних рук», в которые выдавали продукты, было три пары, этим она сильно помогала по хозяйству, несмотря на то, что ручонки были как спички, тонкие, бледные и совсем не загребущие. Но в такие важные добывательские моменты Катя чувствовала свою значимость и всегда с удовольствием выручала семью, отстаивая с бабушками долгие часы в очередях за продуктами. Стояние в очередях было вполне полезным – Лидка читала Кате Чуковского и Маршака, пугая страшным Мойдодыром, а Поля рассказывала правнучке с ходу придуманные сказки про ничего не подозревающих соседей. Так время и проходило. Единственное, что Катя не любила, так это ходить в рыбный, пахло там всегда очень уж тошнотворно, да и рыб этих в прозрачной ванне было очень жаль. Завидев Катю, они хором поворачивались к ней головами и пытались что-то сказать, но из воды слышно не было. Катя терпела и это, ведь, не отстояв очередь в рыбный, нельзя было купить икру минтая, бычки в томате или морскую капусту. С капустой этой склизкой у Кати были неровные отношения – от ненависти в самом начале до интереса, когда немного повзрослела. Поначалу ей не понравилось именно название. Капуста в море не росла, Катя это знала точно, но взрослые же не могут ошибаться! А если все-таки росла, то как? Девочке представлялись грядки тугих кочанов темно-зеленой, почти черной капусты (у нее же должен быть другой сорт, специальный, морской!) на песчаном дне и садовник-водолаз, который медленно и плавно взрыхляет песок и выдирает морские сорняки, отгоняя любопытных рыб. Да и на вкус капуста эта морская была мерзкая, с затхлым привкусом больницы, словно неоднократно кем-то уже переваренная. Катя этот ее привкус ненавидела. Но Поля нашла все-таки выход внедрить водоросли в тщедушный детский организм, так нуждающийся в йоде и других редких морских витаминах. После долгих экспериментов она придумала свой личный рецепт – порубила морскую капусту в пыль, добавила вареные яйца – куда ж в Полиной кухне без яиц! – мелко пожарила лук, чеснок, немного сдобрила майонезом, а для пущей важности и усвояемости волшебно назвала это «икра елочная», не уточнив даже, из чего она состоит. Икра елочная в силу своей пряности и таинственности вкуса казалась Кате едой только для взрослых, именно из-за этого она с любопытством приобщилась к этой завуалированной морской капусте.


***

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографическая проза Екатерины Рождественской

Двор на Поварской
Двор на Поварской

Екатерина Рождественская – писатель, фотохудожник, дочь известного поэта Роберта Рождественского. Эта книга об одном московском адресе – ул. Воровского, 52. Туда, в подвал рядом с ЦДЛ, Центральным домом литераторов, где располагалась сырая и темная коммунальная квартира при Клубе писателей, приехала моя прабабушка с детьми в 20-х годах прошлого века, там родилась мама, там родилась я. В этом круглом дворе за коваными воротами бывшей усадьбы Соллогубов шла особая жизнь по своим правилам и обитали странные и удивительные люди. Там были свидания и похороны, пьянки и войны, рождения и безумства. Там молодые пока еще пятидесятники – поэтами-шестидесятниками они станут позже – устраивали чтения стихов под угрюмым взглядом бронзового Толстого. Это двор моего детства, мой первый адрес.

Екатерина Робертовна Рождественская

Биографии и Мемуары / Документальное
Балкон на Кутузовском
Балкон на Кутузовском

Адрес – это маленькая жизнь. Ограниченная не только географией и временем, но и любимыми вещами, видом из окна во двор, милыми домашними запахами и звуками, присущими только этому месту, но главное, родными, этот дом наполняющими.Перед вами новый роман про мой следующий адрес – Кутузовский, 17 и про памятное для многих время – шестидесятые годы. Он про детство, про бабушек, Полю и Лиду, про родителей, которые всегда в отъезде и про нелюбимую школу. Когда родителей нет, я сплю в папкином кабинете, мне там всё нравится – и портрет Хемингуэя на стене, и модная мебель, и полосатые паласы и полки с книгами. Когда они, наконец, приезжают, у них всегда гости, которых я не люблю – они пьют портвейн, съедают всё, что наготовили бабушки, постоянно курят, спорят и читают стихи. Скучно…Это попытка погружения в шестидесятые, в ту милую реальность, когда все было проще, человечнее, добрее и понятнее.

Екатерина Робертовна Рождественская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Шуры-муры на Калининском
Шуры-муры на Калининском

Когда выяснилось, что бабушка Лида снова влюбилась, на этот раз в молодого и талантливого фотокорреспондента «Известий» — ни родные, ни ее подруги даже не удивились. Не в первый раз! А уж о том, что Лидкины чувства окажутся взаимными, и говорить нечего, когда это у неё было иначе? С этого события, последствия которого никто не мог предсказать, и начинается новая книга Екатерины Рождественской, в которой причудливо переплелись амурные страсти и Каннский фестиваль, советский дефицит и еврейский вопрос, разбитные спекулянтки и страшное преступление. А ещё в героях книги без труда узнаются звезды советской эстрады того времени — Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, Эдита Пьеха и многие другие. И конечно же красавица-Москва, в самом конце 1960-х годов получившая новое украшение — Калининский проспект.

Екатерина Робертовна Рождественская

Биографии и Мемуары

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне