Балкон на Кутузовском

Ева пришла убивать гуся рано, около 7, перед работой, на уверенных щах, словно начинала с этого каждый день и дело это для нее было совершенно будничным. Принесла хирургический скальпель, подставила под ноги самую большую кастрюлю, ловко перевернула птицу, оглушила молотком и мгновенно перерезала яремную вену. Быстро, за несколько секунд. Потом вручила булькающего кровью гуся Лидке и спросила:

– Все, я на работу. Во сколько завтра праздник?

– В 6, – ответила ошарашенная Лидка, следя, чтобы гусиная кровь не залила ноги.

Меню на юбилей наметилось обширное, расстарались все. Робочка достал в Союзе писателей продуктовый заказ – пачку краснодарского риса, макароны высшего сорта, не серые, разваривающиеся, а из твердых сортов муки, еще были гремящие, как домино в коробке, конфеты-ассорти, две золотые копченые скумбрии, забивающие своим ярким запахом все остальные ароматы, три разнокалиберные консервины – бычки в томате, печень трески и крабы, к этому еще пачка печенья курабье и синюшная длинноногая курица, которая цеплялась за всех и вся хищными, почти орлиными когтями. А еще Роберт отстоял очередь сначала в пункт приема стеклотары, куда еле дотащил две пузатые сумки и рюкзак с пустыми и отмытыми от этикеток бутылками, освободив под праздник кучу места в квартире. Бутылки, надо сказать, копились не очень долго – гости в дверь звонили ежевечерне и вино или водку приносили все, а как же. Когда содержимое выливалось в ненасытные утробы, тара отправлялась в долгое плавание по ванне, чтобы за ночь обезличиться. Этикетки нехотя отлипали, скромно падая на дно и образуя там скользкий исторический пласт – размоченный клочок «Фетяски» с ярким, почти детским рисунком собирающей виноград девушки, склеивался с таким же молдавским «Алиготе», белый портвейн «Агдам» ростовского азервинзавода намертво прилипал к желто-зеленой наклейке «Солнцедара», который в народе называли не иначе как «клопомор». Отдельно покоилась, присосавшись к поверхности ванны остатками клея, широкая и внушительная бумажка от сладкой до тошнотворности и непроизносимой до невозможности «Гратиешты». Ну и, соответственно, наклейки от дешевых коньяков и водок, которые отлипали от бутылок, стоило им только завидеть воду. Добавлять Роберту за вино после сдачи всего этого богатства пришлось копейки, и он, опять же выстояв длинную очередь уже в винный отдел продовольственного магазина, купил хороший коньяк «Арарат», пять звездочек, три бутылки водки и портвейн для дам. А специально для Поли – как обычно, бутылочку кагора.

Активные боевые действия на кухне начались за несколько дней до юбилея, что, собственно, было обычным делом, поскольку некоторые блюда требовали длительной подготовки: замариновать, скажем, мясо необходимо было за двое суток, чтобы назавтра превратить его из просто оковалка в совершенно незабываемое благоухающее блюдо. Это кисло-сладкое мясо под названием «эйсик-флейш» было наряду с фаршированной рыбой вторым по важности Полиным коньком. Сразу после приготовления есть его не рекомендовалось, ему надо было ночку «расстояться», напитаться подливой, черносливом, проникнуться чуть пряной сластью и отдохнуть перед новым нагревом на медленном огне и торжественной подачей на стол.

С паштетом из куриной печени, который зачем-то называли «террином», тоже геморроя было предостаточно, а так приготовил его хоть за неделю и забыл – вынул из холодильника только на стол. А, скажем, шейку куриную нафаршировать – это ж целое искусство, не каждая хозяйка на такое способна. А заливные и холодцы? Наварить, разобрать, петрушечкой припорошить и место в холодильниках для всего этого буйства освободить? И Полина знаменитая фаршированная рыба, конечно, это божественное блюдо, это ритуальное жертвоприношение, ибо какой праздничный стол без нее? Достали щуку, по большому блату, через каких-то друзей-знакомых, и теперь голова ее вареная пристально, но хищно следила за тем, как Поля тщательно выкладывает на глубокое блюдо куски ее бывшего, когда-то цельного тела, украшая причудливыми розочками из морковки. Полина фаршированная рыба была хороша до невозможности, нежная, воздушная, даже у Лидки такая не получалась, хотя она всегда в точности повторяла материнский рецепт. Но чего-то не хватало, какой-то самой малости, того важного чего-то, что и не определить словами, а только кончиком языка, на котором тает рыбка, превращаясь в восторг.