– Господи, 80! Такая уже, скажу вам, древность… Восемьдесят, девки, это уже совершенно другие температуры! Вот заметила, что голова у меня совсем холодная, рассудочная, и сердце уже не так горячо бьется. Все как-то просело, сникло, да и вкусы совсем изменились. Раньше тыкву, скажем, не любила, а сейчас везде добавляю, сами знаете. В молодости не любила, когда к нам с Яшей люди приходили, сторонилась я чужих, а сейчас пыль столбом, дым коромыслом, дверь настежь – мне хоть бы что! Привыкла, наверное, приучили. И читать особо не нравилось! А нынче не оторвешь! Или, скажем, девкой по городу любила ходить, во дворики заглядывать, за людьми наблюдать, а сейчас больше на природу почему-то тянет. Наверное, за свои 80 лет на людей вдоволь нагляделась. Теперь вот на белочек, зверушек, собачек разных приятнее смотреть, мать моя… Бывало, встретишь дворовую собачку, посмотришь ей в черненькие блестящие глазки и думаешь – настоящий человек, а иногда вот смотришь в глаза человека и понимаешь – собака ты, как есть сука…
– Да ладно, мам, чего это вдруг ты на весь свет обиделась? – Лидка вытерла рукавом слезы.
– Я? Вовсе нет… Просто старея человек видит, может, и хуже, но значительно больше… – Поля перевела взгляд на старшую дочь. – Я вслух размышляю. С кем мне еще поговорить? Дата грядет существенная. Я, может, и не отважусь перед гостями выступать со своими мыслями, а может, и отважусь, но сейчас вам говорю, подытоживаю. Это совсем не значит, что я помирать собираюсь, но бывает такое редкое философское настроение, – Поля полоснула ножом по суставу крылышка, и птичья шкурка, наконец, целиком отделилась. – А вы, девки, слушайте мать, может, что-то мудрое и скажу, кто ж меня знает? Вам тоже еще не поздно уму-разуму набраться! Мозги-то надо тренировать – если человек умный, то все другие недостатки будут менее заметны! И сейчас я не про себя, а именно про вас! Вы-то еще молодки, 60 – что это за возраст! А вот уже 80… Хотя, надеюсь, если немного подождать, то ко мне придет понимание этой цифры, подстроюсь, пообживусь, ничего, привыкну. – Поля восседала, втиснувшись за столом, разглаживала куриную шкурку и очень органично всхлипывала вместе с Лидой, которая уже порезала весь лук, но резкий въедливый запах развеиваться не желал. Ида наконец выложила продукты на стол и стала доставать с нижних полок тарелки и блюда, чтобы красиво разложить еду. Потом встала, подбоченившись, у плиты, и сковородки с радостью зашкворчали, кастрюли закипели, духовка запышела жаром.
– Мам, ну грех жаловаться! Для восьмидесяти ты очень хорошо выглядишь, и у тебя все еще впереди! – Ида попыталась урезонить мать.
– Ну все, кроме жопы, мать моя! Уж не знаю, с кем ты меня сравниваешь, но 80 – это тот возраст, когда на многие молитвы уже получен ответ. Хотя открытых вопросов еще уйма, несмотря на то, что я их стала забывать, хотя раньше они мне казались такими важными… – Поля утирала глаза рукавом, но слезы не прекращали литься ручьем. – А с гусем этим Лидка меня просто вывела из себя! Зачем? Почему? С какой стати? Припереть целую живую птицу в семью!
– Мам, ты ж сама просила гуся на юбилей! – удивилась Ида.
– Так! И ты туда же! Да вам привиделось!
Лидка с Идой снова многозначительно переглянулись.
– Мам, ну ладно, гусь уже вот он, лежит в ожидании! – Лидка шлепнула птицу по голой влажной грудке. Шлепок получился звонкий и сочный.
– Тогда колдуй, нам отступать уже нельзя! – приказала Поля.
Гусь был уже выпотрошен и ощипан, Лидка последний час просидела с щипчиками и в очках, чтобы не допустить ни малейшей гусиной небритости и лишить птицу всех до единого перышек. Теперь его предстояло ошпарить с ног до головы, иначе не получилась бы знаменитая хрустящая корочка, и, наконец, на пару часов, почти до праздничного стола, отправить в маринад, залив водой с яблочным уксусом. Была еще одна семейная военная хитрость – обсыпать тушку солью с перцем и забинтовать промасленной бумагой, чтоб все это хорошенько впиталось. А напоследок, перед самой отправкой в печь, напихать в гусиную жопку антоновки или гречневой каши с салом, по желанию, а главное, по возможностям – с гречкой часто случались перебои.
***