Читаем Балкон на Кутузовском полностью

– Господи, 80! Такая уже, скажу вам, древность… Восемьдесят, девки, это уже совершенно другие температуры! Вот заметила, что голова у меня совсем холодная, рассудочная, и сердце уже не так горячо бьется. Все как-то просело, сникло, да и вкусы совсем изменились. Раньше тыкву, скажем, не любила, а сейчас везде добавляю, сами знаете. В молодости не любила, когда к нам с Яшей люди приходили, сторонилась я чужих, а сейчас пыль столбом, дым коромыслом, дверь настежь – мне хоть бы что! Привыкла, наверное, приучили. И читать особо не нравилось! А нынче не оторвешь! Или, скажем, девкой по городу любила ходить, во дворики заглядывать, за людьми наблюдать, а сейчас больше на природу почему-то тянет. Наверное, за свои 80 лет на людей вдоволь нагляделась. Теперь вот на белочек, зверушек, собачек разных приятнее смотреть, мать моя… Бывало, встретишь дворовую собачку, посмотришь ей в черненькие блестящие глазки и думаешь – настоящий человек, а иногда вот смотришь в глаза человека и понимаешь – собака ты, как есть сука…

– Да ладно, мам, чего это вдруг ты на весь свет обиделась? – Лидка вытерла рукавом слезы.

– Я? Вовсе нет… Просто старея человек видит, может, и хуже, но значительно больше… – Поля перевела взгляд на старшую дочь. – Я вслух размышляю. С кем мне еще поговорить? Дата грядет существенная. Я, может, и не отважусь перед гостями выступать со своими мыслями, а может, и отважусь, но сейчас вам говорю, подытоживаю. Это совсем не значит, что я помирать собираюсь, но бывает такое редкое философское настроение, – Поля полоснула ножом по суставу крылышка, и птичья шкурка, наконец, целиком отделилась. – А вы, девки, слушайте мать, может, что-то мудрое и скажу, кто ж меня знает? Вам тоже еще не поздно уму-разуму набраться! Мозги-то надо тренировать – если человек умный, то все другие недостатки будут менее заметны! И сейчас я не про себя, а именно про вас! Вы-то еще молодки, 60 – что это за возраст! А вот уже 80… Хотя, надеюсь, если немного подождать, то ко мне придет понимание этой цифры, подстроюсь, пообживусь, ничего, привыкну. – Поля восседала, втиснувшись за столом, разглаживала куриную шкурку и очень органично всхлипывала вместе с Лидой, которая уже порезала весь лук, но резкий въедливый запах развеиваться не желал. Ида наконец выложила продукты на стол и стала доставать с нижних полок тарелки и блюда, чтобы красиво разложить еду. Потом встала, подбоченившись, у плиты, и сковородки с радостью зашкворчали, кастрюли закипели, духовка запышела жаром.

– Мам, ну грех жаловаться! Для восьмидесяти ты очень хорошо выглядишь, и у тебя все еще впереди! – Ида попыталась урезонить мать.

– Ну все, кроме жопы, мать моя! Уж не знаю, с кем ты меня сравниваешь, но 80 – это тот возраст, когда на многие молитвы уже получен ответ. Хотя открытых вопросов еще уйма, несмотря на то, что я их стала забывать, хотя раньше они мне казались такими важными… – Поля утирала глаза рукавом, но слезы не прекращали литься ручьем. – А с гусем этим Лидка меня просто вывела из себя! Зачем? Почему? С какой стати? Припереть целую живую птицу в семью!

– Мам, ты ж сама просила гуся на юбилей! – удивилась Ида.

– Так! И ты туда же! Да вам привиделось!

Лидка с Идой снова многозначительно переглянулись.

– Мам, ну ладно, гусь уже вот он, лежит в ожидании! – Лидка шлепнула птицу по голой влажной грудке. Шлепок получился звонкий и сочный.

– Тогда колдуй, нам отступать уже нельзя! – приказала Поля.

Гусь был уже выпотрошен и ощипан, Лидка последний час просидела с щипчиками и в очках, чтобы не допустить ни малейшей гусиной небритости и лишить птицу всех до единого перышек. Теперь его предстояло ошпарить с ног до головы, иначе не получилась бы знаменитая хрустящая корочка, и, наконец, на пару часов, почти до праздничного стола, отправить в маринад, залив водой с яблочным уксусом. Была еще одна семейная военная хитрость – обсыпать тушку солью с перцем и забинтовать промасленной бумагой, чтоб все это хорошенько впиталось. А напоследок, перед самой отправкой в печь, напихать в гусиную жопку антоновки или гречневой каши с салом, по желанию, а главное, по возможностям – с гречкой часто случались перебои.

***

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографическая проза Екатерины Рождественской

Двор на Поварской
Двор на Поварской

Екатерина Рождественская – писатель, фотохудожник, дочь известного поэта Роберта Рождественского. Эта книга об одном московском адресе – ул. Воровского, 52. Туда, в подвал рядом с ЦДЛ, Центральным домом литераторов, где располагалась сырая и темная коммунальная квартира при Клубе писателей, приехала моя прабабушка с детьми в 20-х годах прошлого века, там родилась мама, там родилась я. В этом круглом дворе за коваными воротами бывшей усадьбы Соллогубов шла особая жизнь по своим правилам и обитали странные и удивительные люди. Там были свидания и похороны, пьянки и войны, рождения и безумства. Там молодые пока еще пятидесятники – поэтами-шестидесятниками они станут позже – устраивали чтения стихов под угрюмым взглядом бронзового Толстого. Это двор моего детства, мой первый адрес.

Екатерина Робертовна Рождественская

Биографии и Мемуары / Документальное
Балкон на Кутузовском
Балкон на Кутузовском

Адрес – это маленькая жизнь. Ограниченная не только географией и временем, но и любимыми вещами, видом из окна во двор, милыми домашними запахами и звуками, присущими только этому месту, но главное, родными, этот дом наполняющими.Перед вами новый роман про мой следующий адрес – Кутузовский, 17 и про памятное для многих время – шестидесятые годы. Он про детство, про бабушек, Полю и Лиду, про родителей, которые всегда в отъезде и про нелюбимую школу. Когда родителей нет, я сплю в папкином кабинете, мне там всё нравится – и портрет Хемингуэя на стене, и модная мебель, и полосатые паласы и полки с книгами. Когда они, наконец, приезжают, у них всегда гости, которых я не люблю – они пьют портвейн, съедают всё, что наготовили бабушки, постоянно курят, спорят и читают стихи. Скучно…Это попытка погружения в шестидесятые, в ту милую реальность, когда все было проще, человечнее, добрее и понятнее.

Екатерина Робертовна Рождественская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Шуры-муры на Калининском
Шуры-муры на Калининском

Когда выяснилось, что бабушка Лида снова влюбилась, на этот раз в молодого и талантливого фотокорреспондента «Известий» — ни родные, ни ее подруги даже не удивились. Не в первый раз! А уж о том, что Лидкины чувства окажутся взаимными, и говорить нечего, когда это у неё было иначе? С этого события, последствия которого никто не мог предсказать, и начинается новая книга Екатерины Рождественской, в которой причудливо переплелись амурные страсти и Каннский фестиваль, советский дефицит и еврейский вопрос, разбитные спекулянтки и страшное преступление. А ещё в героях книги без труда узнаются звезды советской эстрады того времени — Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, Эдита Пьеха и многие другие. И конечно же красавица-Москва, в самом конце 1960-х годов получившая новое украшение — Калининский проспект.

Екатерина Робертовна Рождественская

Биографии и Мемуары

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне