Сискви и ее маленькие воины были разбросаны по всему затянутому туманом полю боя. В какой-то момент Саймону удалось обнаружить место, где их собралось довольно много, и некоторое время он сражался с троллями плечом к плечу. Тогда он и увидел Сискви, живую, ее тонкое копье было быстрым, как жало осы, а круглое лицо походило на маску крошечного снежного демона, — но затем очередная волна битвы подхватила его и унесла прочь. Тролли не пытались соблюдать порядок, и Саймон понял, что они приносят больше пользы, быстро и скрытно перемещаясь между большими всадниками Фенгболда. Бараны двигались по льду с уверенностью кошек, и, хотя Саймон видел немало раненых и мертвых кануков, у него сложилось впечатление, что они действуют успешно.
Сам Саймон пережил несколько схваток и сумел убить еще одного тритинга — и на этот раз поединок получился практически честным.
И только в тот момент, когда он и его противник обменивались тяжелыми ударами, Саймон понял, что для врага он уже не ребенок. Он был выше наемника и в шлеме и кольчуге выглядел грозным бойцом. Внезапно почувствовав воодушевление, Саймон усилил атаки, заставив тритинга отступить. Потом наемник остановился, его лошадь сошлась грудь в грудь с Искательницей, и Саймон вспомнил уроки Слудига, неуклюже имитировал обманный выпад, тритинг поддался на уловку и слишком наклонился вперед, когда наносил ответный удар. Саймон увернулся, дождался момента, когда противник потеряет равновесие, нанес удар щитом по кожаному шлему — и острие его меча вошло между пластинами доспехов врагу в бок. Тритинг сумел удержаться в седле, когда Саймон отвел Искательницу в сторону, вытаскивая из раны меч, но до того, как он успел снова пойти в наступление, наемник рухнул на окровавленный лед.
Задыхавшийся Саймон огляделся по сторонам, пытаясь понять, кто побеждает.
Если у Саймона и оставались заблуждения относительно благородства войны, в этот долгий день на замерзшем озере они окончательно исчезли. В разгар жуткой бойни, когда повсюду, вперемешку, лежали тела друзей и врагов, окровавленных и изуродованных, лишившихся лиц, получивших ужасные раны, когда у него в ушах звенели крики и мольбы умиравших, он видел, что люди разом утратили достоинство; воздух пропах страхом и по`том, кровью и испражнениями, и он не мог смотреть на сражение иначе, чем как когда-то его назвал Моргенес: ад на земле, который нетерпеливое человечество устроило, чтобы не дожидаться загробной жизни.
Саймону такая гротескная несправедливость казалась самым худшим проявлением войны. На каждого поверженного рыцаря в доспехах приходилось полдюжины убитых пехотинцев. Даже животные испытывали страдания, каких не заслужили убийцы и предатели. Саймон видел отчаянно ржавших лошадей с подрезанными случайными ударами подколенными сухожилиями, которые, брошенные своими всадниками, корчились на льду. Хотя многие принадлежали солдатам Фенгболда, никто не спрашивал у них, хотят ли они идти на войну; им пришлось подчиниться, в точности как Саймону и остальным жителям Нового Гадринсетта. Даже королевские эркингарды, вероятно, хотели бы находиться подальше от места, куда их привела верность долгу и королю. Лишь наемники пришли сюда по собственному желанию.
Саймону казались совершенно недоступными мысли наемников, отправившихся на войну по собственной воле, совсем как пауков или ящериц, — наверное, даже меньше, ведь маленькие существа всегда бегут от опасности. Они лишены разума, понял Саймон, и это одна из самых ужасных проблем мира: безумцы должны быть сильными и бесстрашными, чтобы иметь возможность навязать свою волю слабым и мирным. Если Господь позволяет существовать такому сумасшествию, не мог не думать Саймон, значит, Он постарел и утратил хватку.
Солнце исчезло где-то очень далеко в небе и спряталось за тучами: Саймон не мог определить, как долго продолжалось сражение, когда вновь прозвучал рог Джошуа — сигнал сбора, который, точно кинжал, рассек туманный воздух. Саймону вдруг показалось, что он еще никогда в жизни так не уставал, он повернулся к тем немногим троллям, что находились рядом, и закричал:
—
Через несколько мгновений он едва не налетел на Сискви, которая стояла возле своего убитого барана, и ее лицо показалось Саймону странно застывшим. Он наклонился и протянул Сискви руку, она сжала ее своими холодными пальцами, и он помог ей сесть в седло перед собой.
— Где Бинабик? — спросила она, стараясь перекричать шум.
— Я не знаю, — ответил он. — Джошуа нас собирает. Мы идем на его зов.