Эолейра вновь поразила ее необычная красота. И в то же время он вдруг понял, что сидит перед существом, которое видело падение Асу’а. Она была старой, как величайшие города смертных, — возможно, старше. Он содрогнулся.
— И все же, — продолжала Ликимейя, — хотя мы и не станем воевать за вашего принца, мы
— Прошу прощения, леди, — смущенно заговорил Изорн. — Мы не поняли того, что вы сказали.
На его вопрос ответил Джирики.
— Когда Эрнистир будет свободен, мы направимся в Наглимунд. Сейчас его захватил Король Бурь и находится слишком близко к дому нашего изгнания. Мы заберем у него город. — Лицо ситхи оставалось мрачным. — Кроме того, когда наступит решающая битва — а она приближается, даже не сомневайтесь, — мы хотим быть уверены, что норны не найдут себе убежища, где они могли бы скрыться.
Эолейр смотрел в глаза Джирики, пока тот говорил, и увидел в них ненависть, тлевшую в течение столетий.
— Предстоит война, какой мир еще не видел, — сказала Ликимейя, — война, в которой многие проблемы будут решены раз и навсегда. — И если в глазах Джирики ненависть тлела, ее глаза яростно горели.
19. Погасшая улыбка
— Я сделал все, что мог, для каждого из них — если только… — Кадрах нетерпеливо потер влажный лоб, словно рассчитывал вытащить наружу новую идею.
Он устал до последнего предела — однако после нескрываемого презрения герцога не позволял себя остановить.
— Больше ничего нельзя сделать, — твердо сказала Мириамель. — Ложись, тебе необходим сон.
Кадрах посмотрел на Изгримнура, который стоял на носу плоскодонки, крепко сжимая шест в широких ладонях. Герцог лишь поджал губы и продолжил изучать протоку впереди.
— Ну, в таком случае я ложусь. — Монах улегся рядом с неподвижными телами Тиамака и другого вранна.
Мириамель, сама недавно проснувшаяся после долгого вечернего сна, наклонилась вперед и накрыла своим плащом всех троих. Сейчас от него было мало пользы — разве что он защищал от насекомых. Приближалась полночь, но на болоте было тепло, как в разгар летнего дня.
— Если мы погасим лампу, — прогрохотал Изгримнур, — может быть, мерзкие твари поищут себе другую трапезу. — Он ударил себя по предплечью и принялся рассматривать убитое насекомое. — Их привлекает проклятый свет. А я думал, что лампы из болотного города должны их отгонять. — Он фыркнул. — Я просто не понимаю, как люди могут здесь жить постоянно.
— В таком случае нам нужно бросить якорь. — Мириамель не нравилась идея плыть дальше в темноте.
Казалось, им удалось оставить гантов позади, но она внимательно смотрела на каждую нависавшую над водой ветку или лиану. Однако Изгримнур слишком долго не спал, и сейчас пришла пора дать ему немного отдохнуть от насекомых.
— Ты права. — Изгримнур кивнул. — Я думаю, протока здесь достаточно широкая. И я не вижу нависших над ней ветвей. Маленькие кровопийцы отвратительны, но проклятых Эйдоном больших я уже давно не видел… — Он мог не заканчивать.
Неглубокий сон Мириамель заполнили жуткие щелкавшие ганты, тянувшие к ней щупальца, — и ей хотелось только одного: бежать без оглядки.
— Помоги мне с якорем, — попросил Изгримнур.
Они вместе подняли тяжелый камень и бросили его за борт. Когда он упал на дно, Мириамель проверила веревку, чтобы она не провисала.
— Почему бы тебе не поспать первому, — предложила она герцогу. — А я постою на страже.
— Хорошо.
Мириамель бросила быстрый взгляд на Камариса, который тихо спал на корме, положив белую голову на плащ, потом протянула руку и погасила лампу.
Сначала темнота показалась ей пугающе полной. Мириамель почти ощущала, как к ней беззвучно тянутся суставчатые ноги, ей ужасно захотелось повернуться и помахать руками, чтобы избавиться от фантомов.
— Изгримнур?
— Что? — сонно пробормотал он.
— Ничего. Я просто хотела услышать твой голос.
Постепенно к ней стало возвращаться зрение. Света было совсем мало — луна зашла, либо ее закрыли тучи, либо спряталась за кронами деревьев, которые переплетались над водой, а звезды превратились в тусклые точки, — однако она различала вокруг самые разные очертания, темное массивное тело герцога, пятнистые тени на берегах реки.
Мириамель слышала, как Изгримнур уложил поудобнее шест, а потом лег сам.
— Ты уверена, что не хочешь еще немного поспать? — спросил он.
От усталости его голос стал невнятным.
— Я отдохнула, — ответила Мириамель. — Я потом посплю. Давай, спи.
Изгримнур не стал больше возражать — верный знак того, что он предельно устал. Через несколько мгновений он захрапел, и Мириамель улыбнулась.
Лодка двигалась так плавно, что было совсем не трудно представить, что они плывут, как облако по ночному небу. Здесь не ощущалось течения, только слабые толчки ветерка, которые заставляли лодку тихо дрейфовать вокруг якоря: так ртуть движется по наклонной стенке стакана. Мириамель откинулась назад и смотрела в темное небо, пытаясь отыскать знакомую звезду. Впервые за много дней она могла позволить себе роскошь тоски по дому.