В тот момент, когда пальцы Эолейра дотронулись до тела ситхи, он почувствовал, как на него обрушилась титаническая сила, возникшая из ничего, и тут же накатила река ужаса, крови и пустых голосов, пронесшаяся сквозь него, прогоняя его собственные мысли прочь, точно горсть листьев в ливень. Но даже в то краткое мгновение — перед тем как его настоящее понеслось в пустоту — он видел, что его руки не разорвали контакт с Джирики, и ситхи, потерявший равновесие от веса Эолейра, падает вперед на Осколок. Джирики коснулся камня, и во все стороны посыпался сноп искр, более ярких, чем сине-зеленое сияние, миллион сверкавших блесток, подобных душам всех светляков мира, освобожденных одновременно, танцевавших и летевших вниз. Затем все погрузилось в темноту. Эолейр начал падать, падать, точно камень в бездонную пропасть…
— Вы живы.
В голосе Джирики явственно слышалось облегчение. Эолейр открыл глаза и увидел бледное, размытое пятно — и не сразу понял, что смотрит на лицо ситхи, склонившегося над ним. Прохладные руки Джирики касались висков Эолейра.
Эолейр слабо отмахнулся, Джирики отступил на шаг, чтобы граф мог сесть, и Эолейр испытал смутную благодарность за то, что ситхи позволил ему это сделать самостоятельно, хотя он далеко не сразу успокоил отчаянно дрожавшее тело. В голове у него что-то оглушительно звенело — возможно, боевой клич Ринна, — и ему пришлось на некоторое время закрыть глаза, чтобы сдержать рвоту.
— Я предупреждал, что меня не следовало трогать, — сказал Джирики, но в его голосе Эолейр не уловил неудовольствия. — Я сожалею, что вам пришлось из-за меня пострадать.
— Что… что произошло? — спросил Эолейр.
Джирики тряхнул головой. Теперь он двигался не так легко, как прежде, но, когда Эолейр подумал, что ситхи гораздо дольше подвергался неизвестному жуткому воздействию, которое атаковало его всего несколько мгновений, граф почувствовал восхищение.
— Я точно не знаю, — ответил Джирики. — Что-то не хотело, чтобы я вышел на Дорогу Снов или трогал Осколок, — оно было гораздо сильнее и опытнее меня. — Он поморщился, показав белые зубы. — Я правильно поступил, когда предупредил Сеомана об опасности, которую несет Дорога Снов. Мне бы и самому следовало прислушаться к собственному совету. Моя мать Ликимейя будет в ярости.
— Я думал, вы умираете, — простонал Эолейр.
Он чувствовал себя так, словно кто-то проскакал на массивной лошади у него в голове.
— Если бы вы меня не оттолкнули, полагаю, со мной произошло бы нечто хуже смерти. — Он неожиданно рассмеялся. — Я должен вам Стайя Эйме, граф Эолейр, — Белую Стрелу. Печально, но моей стрелой сейчас владеет другой.
Эолейр откатился на бок и попробовал встать. Ему потребовалось несколько попыток, но в конце концов с помощью руки Джирики, которую Эолейр на этот раз с радостью принял, ему удалось подняться на ноги. Осколок вновь пребывал в покое, слабо мерцая в центре арены и отбрасывая длинные тени на каменные скамейки.
— Белая Стрела? — пробормотал Эолейр.
У него болела голова, а все мышцы ныли так, словно его протащили за повозкой от Эрнисдарка до Краннира.
— Когда-нибудь я вам расскажу, — пообещал Джирики. — Я должен научиться жить с этими унизительными фактами.
Они вместе зашагали обратно к туннелю, отходившему от арены, Эолейр слегка хромал, Джирики шел увереннее, но тоже медленно.
— Унизительные факты? — тихо спросил Эолейр. — Что вы имели в виду?
— Меня несколько раз спасли смертные. Это становится для меня привычкой.
Звук их неуверенных шагов эхом разносился по огромной пещере.
— Вот так, киса. А теперь идем, кошка.
Рейчел была немного смущена. Она не знала, что положено говорить кошкам, — в прежние времена она считала, что они должны заниматься своим делом, не давая размножаться крысам, но оставляла ласки и баловство горничным. Рейчел полагала, что нежничать и угощать любых подопечных, как на двух ногах, так и на четырех, не входило в ее обязанности. Но теперь у нее появилась нужда в них — что ей казалось глупой слабостью, — и потому она часто себя ругала.
— Кис-кис-кис. — Рейчел помахала кусочком соленой говядины и слегка переместилась вперед, не обращая внимания на боль в спине и грубый камень под коленями.
— Я пытаюсь тебя
Даже кошка, стоявшая вне досягаемости Рейчел посреди коридора, казалось, знала, что не стоило обращать внимание на ее обещания. Дело было не в добром сердце Рейчел — просто она нуждалась в зверьке, чтобы он брал еду из ее рук, в противном случае она бы охотно треснула кошку метлой, однако мысль о том, чтобы есть ее плоть, казалась Рейчел столь же невыносимой, как плюнуть на церковный алтарь. Она не могла бы сказать, чем кошачье мясо отличалось от кролика или косули, но этого и не требовалось. Так не поступают приличные люди, а больше ничего знать не нужно.