Базар житейской суеты. Часть 4

На другой день она вышла гулять на гору Пинчіо, въ смутной надежд встртиться съ лордомъ Стейномъ, но вмсто всякаго ожиданія и всякой надежды, встртилъ ее мистеръ Фишъ, повренный лорда Стефна. Онъ подошелъ къ ней съ фамильярнымъ видомъ, и слегка приставилъ руку къ своей шляп.

— Я зналъ, что вы здсь, мадамъ, сказалъ мистеръ Фишъ, — я слдилъ за вами отъ самой гостинницы. Мн нужно предложить вамъ совтъ.

— Отъ имени маркиза Стейна? спросила Ребекка величественнымъ тономъ, слегка взволнованная отрадной надеждой.

— Нтъ, совтъ моего собственнаго изобртенія. Римскій климатъ очень нездоровъ, сударыня.

— Не въ эту пору, мистеръ Фишъ.

— Извините, римскій климатъ ужасно для васъ нездоровъ, именно въ эту минуту, увряю васъ. Для нкоторыхъ особъ эта злокачественная malaria продолжается всегда. Поврьте, мистриссъ Кроли, проклятый втеръ надулъ на васъ ужасную горячку. Вы были всегда очень добры, сударыня, и я принимаю въ васъ душевное участіе. Вотъ вамъ мой пріятельскій совтъ: узжайте изъ Рима сію же минуту, иначе вы захвораете смертельно, и не выздоровете никогда.

Ребекка разразилась неистовымъ хохотомъ.

— Какъ? Изподтишка убить бдную женщину? Но это романъ въ чистйшемъ итальянскомъ вкус. Я останусь въ Рим, хотя бы только для того, чтобъ побсить надменнаго лорда. Друзья, надюсь, защитятъ меня отъ всхъ вашихъ кинжаловъ,

Мистеръ Фишъ разразился въ свою очередь самымъ бшенымъ смхомъ.

— Васъ защитятъ? Кто жь бы это? Пріятели, съ которыми вы угощаетесь въ буфетахъ! Но эти люди, мистриссъ Кроли, возьмутъ за вашу голову никакъ не больше сотни луидоровъ. Мы отлично знаемъ этого Лодера: онъ такой же майоръ, какъ я маркизъ, съ тою разницею, что намъ ничего не стоитъ упрятать его на галеры. У насъ, видите ли, мистриссъ Кроли, водятся пріятели повсюду; мы знаемъ, напримръ, съ какими особами были вы въ Париж, и какія ваши связи въ Рим. Э, Боже мой, откройте ваши большіе глаза, мистриссъ Кроли! Какъ это случилось, что васъ нигд не принималъ никакой посланникъ? Есть, стало-быть, ужасный человкъ, котораго вы обидли, и этотъ человкъ не прощаетъ никогда. Онъ разсвирплъ какъ тигръ, когда васъ увидлъ. Синьора Белладонна сдлала ему ужасную сцену, а вы не понимаете, что значитъ гнвъ синьоры Белладонны!

— А! такъ это синьора Белладонна! воскликнула Ребекка, оправляясь отъ своего оцпеннія.

— Да, она очень ревнива, но я говорю вамъ о милорд. Вы сдлали отчаянный промахъ, когда осмлились показаться ему на глаза. Вы жестоко раскаетесь, если промедлите тутъ еще нсколько часовъ, обратите вниманіе на эти слова, и убирайтесь поскоре… но вотъ коляска милорда.

Схвативъ за руку Ребекку, онъ потащилъ ее въ ближайшую аллею въ. ту минуту, какъ коляска лорда Стейна възжала на гору Пинчіо. Синьора Белладонна, Итальянка съ черными глазами и живымъ румянцемъ на блдныхъ щекахъ, полулежала на бархатныхъ подушкахъ подл стараго милорда, угрюмаго и сердитаго. Глаза его сверкали повременамъ страшнымъ и дикимъ блескомъ.

— Милордъ никогда не могъ оправиться отъ удара въ ту страшную ночь… никогда, шепнулъ мистеръ Фишъ, какъ-только коляска скрылась изъ вида.

«Ну, это по крайней мр еще можетъ служить для меня утшеніемъ», подумала мистриссъ Бекки.

Точно ли милордъ имлъ въ виду эти убійственныя намренія противъ Ребекки, какъ объявилъ мосьё Фишъ, или дло шло только о томъ, чтобъ выпроводить эту женщину изъ города, гд присутствіе ея могло быть оскорбительнымъ для великаго нобльмена, заподлинно мы не знаемъ, но угроза возъимла свое дйствіе, и мистриссъ Кроли, избгая непріятныхъ столкновеній, въ ту же ночь оставила вчный городъ.

Всмъ извстна печальная кончина лорда Стейна, послдовавшая въ Неапол въ 1830 году, черезъ нскодько мсяцевъ посл польскаго переворота въ Париж. Высокопочтеннйшій Георгій Густавъ, маркизъ Стейнъ, лордъ Гигантъ, владлецъ многихъ праддовскихъ замковъ и палаццо, пэръ ирландіи, виконтъ гелльборосскій, баронъ питчлейскій и грилльсбейскій, членъ парламента, президентъ Троицкой Коллегіи — скончался тихо на своемъ лож.

Сообщая этотъ некрологъ, лондонскія воскресныя газеты краснорчиво изобразили добродтели милорда, его неизмримое великодушіе, его таланты и вс его добрыя дянія. Чувствительность, поразившая его душу передъ кончимой, была превознесена и прославлена. Тло его погребено въ Неапол; но сердце милорда — это великое сердце, которое билось исключительно для блага человческаго — было въ серебряной урн привезено въ отечество и поставлеью въ Гигантскомъ замк.

«Изящныя искусства и бдные люди навсегда лишились въ немъ великодушнйшаго патрона», писалъ въ своей газет мистеръ Уаггъ, «общество потеряло въ немъ свое блистательнйшее украшеніе. Великобританія утратила невозвратно пламеннаго патріота и государственнаго мужа съ рдкими талантами», и проч., и проч.