Беглая княжна Мышецкая

И только теперь, оставшись наедине, княжна Лукерья и Михаил дали место чувствам – их руки нашли друг друга и так, оставаясь в седлах, они замерли в долгом, страстном поцелуе.

– Луша, радость моя, как я переживал за тебя, узнав, что стрельцы ухватили тебя в Надеином Усолье… Сам не мог отлучиться, дал согласие на отъезд Никиты, а теперь буду каяться всю оставшуюся жизнь! Но тогда не мог ничего сделать для твоего освобождения, прости…

– И я страдала в разлуке, мой милый Михась! И за Никиту да за Ивана Балаку с товарищами готова была воеводу Милославского своими руками удушить в его спальной комнате! Переживала, потому как не знала, жив ты после той драки в Надеином Усолье, уцелел ли? А днями почувствовала я, Михась, что не праздна я… Ребеночек будет у нас, – а сама пытливо глянула невенчанному мужу в глаза – как-то он воспримет эту новость?

А у Михаила от этих слов брови взметнулись вверх до предела, наморщив широкий лоб, глаза округлились и радостная улыбка озарила уставшее походами, давно не бритое лицо.

– Луша-а, неужто у меня будет сын? – Михаил едва не задохнулся упоительным лесным воздухом с легким запахом дыма далекого сражения, стал целовать Лушины губы, щеки, глаза.

– Да, милый Михась, да… – шептала княжна Лукерья, счастливая мужниной радостью. – У нас будет сын, обязательно будет наш маленький Никитушка, – имя будущего ребенка сорвалось с губ княжны само по себе, словно давным-давно было написано на ее сердце. – А случись быть девочке – так назовем ее ласковым имечком – Аннушка.

Счастливые слезы выступили на глазах Михаила, стало трудно различать близкое и родное лицо княжны Лукерьи, деревья, и только шум затихающего боя напоминал о суровой реальности текущего часа! Михаил гладил волосы Луши, левой рукой то и дело смахивал слезы с ресниц, и опомнился только тогда, когда в ближних кустах затрещали под ногами ветки и донеслось конское пофыркивание. На всякий случай вынул оба пистоля, изготовился стрелять – невесть кто может наехать на них в лесу, когда поблизости идет такое побоище и спасающихся от смерти отчаявшихся людей может быть не одна сотня.

– Ерема! – княжна Лукерья первая распознала выходящего из кустов Потапова, который за повод вел оседланного вороного коня. Следом за ним с трудом поспевала через заросли раскрасневшаяся от ходьбы Дуняша и тоже вела своего коня за повод.

– Слава Богу! – не сдержался и выдохнул полной грудью Михаил. – Вы оба целы и невредимы…

– Мое счастье, что успел крикнуть Дуняше ее имя и сказать, что ее ищет княжна Лукерья! Хотела пальнуть мне прямо в мой просторный живот, приняла за московского стрельца. – Еремей улыбался, шутливо подмигивая смутившейся девице.

– Как не быть испугу, когда сей стрелец пер через заросли подобно дикому лешему… которого, правда, я ни разу в жизни не видела. Княжна Луша, я так счастлива…

Княжна Лукерья проворно соскочила с коня на землю, обняла заплаканную от недавнего еще страха остаться в чужом лесу в полном одиночестве Дуняшу, несколько раз погладила ее по голове, успокаивая, словно малое дитя, только что спасенное после блуждания в дикой темной чащобе.

– Ну вот, ну вот… Видишь, сдержала я свое слово, пришла за тобой. Теперь мы не одни и нам не будет так боязно в дороге.

Еремей приблизился к Михаилу, взволнованно проговорил, то и дело до боли закусывая нижнюю губу:

– Побили наших, Миша, крепко побили… Я с опушки леса малость посмотрел – отступили казаки с обозом за Суру-реку, да драгуны воеводы Борятинского в угон пошли. Роман Тимофеевич в проезжей башне попервой укрылся с частью людей, там крепко бились, а потом конные казаки числом до двухсот, не мене, ушли…

– О Господи, – Михаил перекрестился, опустил плечи, будто тяжесть поражения легла на его плечи непомерным грузом. – Ушел ли Ромашка? И куда подался с остатком войска?

– О том только ему ведомо, Миша. Что делать будем? В угон за атаманом пойдем? По деревням спрашивать станем, след атаманов искать будет нетрудно, это ведь не тайные тропки беглых побродимов!

– Опасно, Еремка! Теперь на всех дорогах драгуны как угорелые носятся, отбившихся от войска вылавливают да на правеж к воеводе волокут… Сами как ни то убереглись бы, да вот, видишь, две барышни с нами, одна из которых бежала из-под караула от воеводы Борятинского и наверняка объявлена в розыск оповещением тех драгунских разъездов! – И негромко добавил, покосившись на женщин, которые о чем-то шептались по ту сторону дуба: – Ерема, у меня такая радость на душе, не могу скрывать, видит Бог! Луша-то, слышь, ребенка ждет! У меня наконец-то будет сын, Никитушкой наречем!

Еремей шапку пальцем сдвинул с взмокшего от ходьбы по лесу лба на затылок, поморгал удивленными серыми глазами, глянул на княжну Лукерью, которая все успокаивала молоденькую девицу, тяжелой ладонью хлопнул сотника по плечу.

– Вот это новость так новость, Миша! Ну, сотник, магарыч с тебя! Эх, жаль, не в Самаре мы, гульнули бы на славу, всем чертям в аду плясать захотелось бы!