Беглая княжна Мышецкая

«Теперь и я узнал тебя, дочь княжеская! – мысленно ахнул пораженный случившимся князь Иван Богданович. – Десять лет, поди, минуло, как был я у князя Данилы Мышецкого проездом через Вильно, когда по указу государя Алексея Михайловича узнавал нужды ратных людишек в государевом войске! Те же дерзкие, продолговатые серо-синие глаза, та же улыбка уголками рта. И только фигура не худого подростка, а вполне оформившейся девицы!»

– Силы небесные! Да может ли такое быть? – князь Иван Богданович был так потрясен, что не мог скрыть своего удивления и некоторого разочарования – надеялся посмеяться над самозванкой, а теперь поспешил вылезть из-за стола встретить гостью посреди кабинета. – Боже мой! Дочь князя Данилы – в таком обличии?! Что с тобой приключилось, княжна? Можно подумать, скоморохи тебя выкрали из родительского дома и заставили заодно с ними на базарах скоморошничать! Садись сюда, на мягкий стул, и я рядом.

Дьяк Ларион у двери так и застыл с полуоткрытым ртом, потом вздрогнул, когда гостья повелительным тоном, даже не удосужившись спросить на то разрешения у хозяина, гордо приказала:

– Дьяк, повели сыскать приличную одежду и обувь! Негоже мне и далее носить сей постыдный наряд!

Дьяк Ларион перевел взгляд на князя Милославского, и тот, потешаясь над растерянным видом Лариона, добавил от себя:

– Пошарь, Ларька, в сундуках моего семейства! Чаю, не все побрали, когда спешно отъезжали из Синбирска в Москву. Прикажи экономке Просковьюшке подобрать одежонку княжне Лукерье и приготовить для нее светелку моих дочерей. После беседы она воротится в опочивальню, там и переоденется. Да, вот еще что, Ларька, прикажи баню истопить для княжны, горячей водой пройти «очищение», – и затаенный с хитринкой взгляд на гостье, как она воспримет этот скрытый намек, но княжна даже глазом не моргнула, словно разговор шел только о помывке, а не о скрытых грехах перед Господом и государем. – Ступай-ступай, нечего глаза-то пялить на гостью! Нам разговор предстоит долгий.

Дьяк Ларион бережно, будто хрустальную, прикрыл дверь в кабинет воеводы и отошел столь тихо, что даже обычно тяжелых его шагов князь Иван Богданович не услышал.

– Неужто пакостное ухо к двери притулил? – с негодованием проворчал Иван Богданович и на носках прокрался к порогу, сильно – обеими руками! – толкнул дверь от себя. Чаял услышать испуганный вскрик прибитого дьяка, ан за дверями никого не оказалось. Князь широко разулыбался, довольный своей выходкой, пояснил княжне Лукерье: – В диво же, что этот прохвост не остался подслушать наш разговор – не в меру любопытен дьяк. – Князь Иван Богданович присел на стул рядом с княжной, пытливо, будто в смрадном подземелье преступнику, заглянул ей в лицо. – Сказывай, голубушка княжна, какое лихо занесло тебя в разбойное полчище?

– Должно, знает князь Иван Богданович, каким способом погиб мой батюшка князь Данила в замке литовского города Вильно, будучи изменою выдан польскому королю Яну-Казимиру? – спросила князя княжна Лукерья, решив разговор начать издали, чтоб подготовить князя к основным фактам исподволь.

– Да, княжна Лукерья, про то стало ведомо из духовной князя Данилы, привезенной в Москву одним монахом. Тот же монах привез государю и великому царю Алексею Михайловичу приговор храброму воеводе, который был ему читан перед казнью…

– Знаю я ту лживую польскую сказку! – с гневом прервала князя Милославского княжна. – Объявлял польский король, что казнит князя Мышецкого не за то, что он был добрый кавалер и государю своему служил верно, столицы литовской не сдал, а якобы был он жестокий тиран, будто людей рубил на куски и из пушек ими стрелял! Будто беременных женщин за ребра на крюках вешал, отчего несчастные рожали до срока! Ни единому сему слову не верю! Батюшка мой был верующий, любил людей, а его посмертно вознамерились очернить и выказать этаким антихристом! Неужто горожане не восстали бы и не открыли ворота города польскому королю, будь мой батюшка и в самом деле таким извергом? А казнил он единственно изменников, которые известили польского короля, что в замке у князя Данилы осталось всего семь десятков солдат…

Князь Милославский ласково похлопал княжну по руке, успокаивая, сказал отечески заботливо:

– Великий государь и царь Алексей Михайлович и на полушку не принял в веру тот лживый извет, что пытался возвести на твоего родителя польский король! Полтора года держал князь Данила осаду в Вильне, пять сильных приступов отбил – это и есть его величайшая заслуга! Но скажи, княжна Лукерья, что с тобой было после? До меня дошли слухи, что тебя тетушки отдали в Вознесенский монастырь на Боровицком холме в Москве? Верно ли?