Беглая княжна Мышецкая

– Сама не побегу – там студено, телу неуютно, а северные торговые мужи, насколько мне ведомо, русских девок не умыкают, как это делают кизылбашцы. Помыслы мои – добиться расстрига по определению патриарха, чтобы снять с себя монашеского сана, и увольнения из ведомства духовного в светское. Причина та, что была я определена в монашеские послушницы еще в малолетнем возрасте, несмышленой. Да за время пребывания в чужой стране и среди казаков набралось столько грехов, что и всем монастырем не замолить. Опосля расстрига хочу воротиться в родительский дом, где теперь за старшего братец мой Иван Данилович. Хочу дать душе покой и забвение от всего пережитого. А потом, если такое будет желание по воле Господа во мне самой, можно и в монастырь заново податься… на склоне лет.

Князь Иван Богданович засмеялся, но необидно, а по-отечески ласково, поблескивая искорками в глазах:

– Эхе-хе, княжна Лукерья, что не варится, того в горшок не кладут! Так и с тобой – если и потянет в монастырь, то не на своих ногах, а на расписных дрожках, когда не только душа, но и тело почти бренным станет… Ну да ты сама сказала – на все воля Господа. Теперь, – князь Иван Богданович встал, за ним неспешно поднялась и княжна Лукерья, – идем в дом мой, гостьей будешь. А как малость окрест утихнет мятеж, отправлю тебя, княжна, до Москвы с надежными гонцами ради бережения. А от Москвы ты спокойно домой доедешь, в тех краях мужики живут мирно, и казаки не разбойничают.

– Благодарствую, князь Иван Богданович, за ласковый прием, за твою заботу. И буду рада по успокоении в царстве нашем видеть тебя снова в родительском доме. У нас под Калугою места дивные, даже государь Алексей Михайлович по молодости однажды приезжал к нам на заячью охоту.

– Помню тот случай, потому как был в свите великого государя. Идем, княжна Лукерья, примешь баньку, переоденешься, да и к обеденному столу прошу. Думаю, тебе есть что еще порассказать из своей чудной жизни. Особливо мне хочется узнать побольше о воровском атамане Стеньке. Надо же, как тряхнул Московским царством!

Проводив княжну Лукерью до ее светелки, князь Иван Богданович прошел снова в свой кабинет, где с тысячью вопросами на кончике языка поджидал его дьяк Ларион. Князь Иван Богданович, хмуро отмахнувшись от возможных расспросов, повелел:

– Покличь ко мне холопа покойного воеводы Алфимова Афоньку! Он в свое время сказывал мне что-то про девицу при походном атамане Ромашке. Не о княжне ли Лукерье речь? По нынешним смутным временам никому нет веры на слово, без доброго сыску. Ступай, Ларька! Не вышло бы и у нас с княжной какого срама, иначе скажет обо мне великий государь Алексей Михайлович: воистину говорят, дурак с дураком сходятся, друг на друга дивятся! В диво сказка княжны Лукерьи, да не на грош ли правды в ней?

Вечером отдохнувшая и успокоившаяся за себя княжна Лукерья долго молилась перед иконой Божьей Матери, тихо, шепотом просила заступницу помочь ей как-то ускользнуть из-под твердой руки воеводы Милославского, чтобы снова вернуться к любимому мужу Михасю, чтобы снова увидеть синеглазого заботливого Никиту Кузнецова, самарских стрельцов, отважного преданного побратима Романа Тимофеева и Ибрагимку, а ночью ей привиделся красочный и какой-то вещий сон…

Видит она себя как бы со стороны. Вот едет молодая княжна Лукерья по длинной березовой аллее, и солнце, вставая из-за горизонта, слепит глаза, играет дивными бликами в золотых царских палатах, а она уже не на коне, а в карете, одета в роскошный наряд, в драгоценных украшениях покойной матушки княгини Анны Кирилловны, вот она неспешно идет в окружении царских ближних на прием к царю Алексею Михайловичу. Распахиваются резные двери, и она видит царя на троне… Прошло много лет, а Алексей Михайлович все такой же, как и тогда, в их имении, когда еще при жизни князя Данилы приезжал на охоту: темно-русый с красивой, сединой тронутой бородой, широк в плечах, с румяными щеками, и только большой живот придавал царю вид грузного, тяжелого на подъем человека, которому еще далеко до старости…

– О чем хлопочешь, княжна Лукерья? О чести ли покойного родителя, о месте ли службы брату Ивану? Сказывай, – и улыбнулся ласковыми добрыми глазами.

Княжна Лукерья с бьющимся от страха сердцем хлопочет о помиловании:

– Спаси, батюшка царь Алексей Михайлович! Спаси от виселицы неминучей… – и на колени падает перед троном, лица государя не видит, только из-под парчового наряда видны шитые золотом сафьяновые голубые сапожки государя.

– Да кого же, княжна Лукерья? Кого спасти, сказывай, голубушка! Отказа тебе не будет ни в чем!