– Не думаю, что кто-то осмелится ближе десяти шагов подойти во тьме к возку, чтобы не словить горячую пулю! – она распахнула на себе просторную накидку из плотного холста ярко-желтого цвета, и полковник увидел, что княжна опоясана широким казацким поясом, за который сунуты два изящных пистолета и красивый кинжал в серебром отделанных ножнах.
– Ого! – удивление полковника было искренним, так что княжна невольно улыбнулась. – Наслышан о ваших злоключениях, потому и верю, что примените оружие, рукой не дрогнув!
– Всякого довелось повидать и испытать, а потому из пистоля стреляю беспромашно и саблей владею не хуже иного казака… Вот только сабля моя где-то затерялась в Жигулевских лесах, когда я вырывалась из плена разинских казаков. – Княжна Лукерья, видя невольное замешательство полковника Бухвостова от таких признаний, сменила тему разговора. – Думаю, воровские казаки с Уреньской засечной черты да здешние мужики не осмелятся напасть на стрелецкий полк? Убоятся нашей ратной силы?
Василий Бухвостов на некоторое время замешкался с ответом, взвешивая, стоит ли тревожить княжну такими известиями, но потом решился, поняв, что княжна – женщина не робкого десятка, как говорится, и ее испугать непросто.
– Здешние мятежные мужики вряд ли отважатся на бой с нами, но стало известно князю Ивану Богдановичу, что днями из Надеина Усолья вышел на Уреньскую засечную черту видный разинский атаман Ромашка Тимофеев, а с ним самарские да саратовские стрельцы, с пушками. А это уже бывалые ратные люди, не пахари да рыболовы. Потому и идет мой полк спешно к князю Борятинскому в подмогу. – Пожелав спокойной ночи княжне, полковник Бухвостов отъехал к своей палатке близ дороги, там горели четыре костра и стояли при оружии более десятка стрельцов.
«Боже! Знать, и мой Михась с Ромашкой выступил на Урень! – эта негаданная новость всколыхнула душу княжны Лукерьи, согревая теплом надежды. – Хорошо бы свидеться вновь! Но как уйти неприметно? Вона, и около моего возка костры, а у костров караульные! Да и куда метнешься в лесной глухомани? Наскочишь на истинных татей, так и живу не быть!» – И вслух негромко сказала Дуняше, которая к тому времени накрыла на скатерти походную снедь – вареное мясо, хлеб, луковицу, несколько зеленых яблок.
– Слышишь, Дуня, что полковник только что молвил? – прошептала княжна Лукерья, когда с едой было покончено.
– Да, княжна Луша… слышала, – так же тихо отозвалась девица и с мольбой в голосе добавила полуфразу: – Как знать, может…
– Может статься, – договорила за нее княжна, – что повстречаем еще и твоего милого Данилушку, ежели и он объявится в отряде атамана Ромашки Тимофеева. – И с трудом сдержалась, чтобы не добавить: «Ведь там и мой милый Михась со своими стрельцами!».
Она долго не могла уснуть – отвлекал говор у костров, громкие перекликания часовых да собственные невеселые думы о будущем: «Только бы нам не разминуться с милым Михасем! Свидевшись, и на шаг бы от него не отстала, даже в сабельной сшибке с московскими рейтарами, – вздыхая, размышляла княжна Лукерья. – Никитушку, верного друга, потеряла, теперь вот и Михась со своими товарищами неведомо какими тропами идет на Уреньскую засечную черту биться с войском многоопытного князя Борятинского…»
На третий день пути на Уреньской засечной черте походная колонна была встревожена негаданным под вечер обстрелом из густого леса. Тут же вслед за десятком выстрелов в голове колонны послышался громкий треск падающих огромных деревьев, которые напрочь перекрыли проезжую дорогу.
– Боже! – испуганно закрестилась Дуняша, невольно прячась за спину княжны Лукерьи. – Неужто биться теперь начнут? Нам куда схороняться от пуль?
Княжна Лукерья разобралась в обстановке сразу – коль нападающие не кинулись на стрельцов из засады негаданно и великим скопом, знать, сидели они в небольшом числе и их задача была просто помешать стрелецкому полку спешно идти к воеводе Борятинскому.
– Успокойся, душа моя Дуняша! Сражения не будет! Видишь, десятка три стрельцов метнулись в угон за нападавшими. Уберут деревья с дороги – пойдем дальше.
По приказу полковника стрельцы действительно кинулись в гущу леса ловить разинцев. Слышны были крики, редкие выстрелы, но похоже было, что атаковавшим полк, которые лучше знали здешние чащобы, удалось счастливо избежать плена, а стало быть, и виселицы в виде старой сухой березы при дороге.
Дуняша тихо вскрикнула, побледнела и до боли закусила пальцы, когда увидела дюжего парня в изодранном стрелецком кафтане, с руками, связанными за спиной и с пятном крови на левом плече. Его грубо толкали в спину, чтобы быстрее доставить пред очи полковника Бухвостова для спроса с пристрастием.
– Мама родненькая! – прошептала она и вслед за княжной перекрестилась. – Данилушка… – эти слова слетели с губ девицы чуть различимо, но княжна поняла их и ужаснулась еще больше, чем первоначально, думая, что это чужой человек.