Беглая княжна Мышецкая

– О, Господи! Ухватили-таки… Как чуяло мое сердце – встретим Данилу, но чтобы вот так… Что же делать? Куда ты? – княжна Лукерья едва успела ухватить девицу за рукав сарафана и удержать около возка. Тихо зашептала ей в ухо: – Ни-ни! Не приведи Господь, если полковник узнает, что это твой жених – и на выстрел к нему не подпустит! Мы что-нибудь придумаем… Авось удастся как помочь Данилушке избежать казни. То счастье, наш возница Алешка его не видел и не опознал, а то бы непременно огласил перед полковником! Крепись, подружка, и надейся на меня.

Дуняша стиснула руки на груди и, не отрываясь, следила за тем, как стрельцы с понуканием повели Данилу в голову колонны, где находился полковник Бухвостов.

«Нет-нет! Ни в коем случав не надо выказывать своей заинтересованности в судьбе этого парня», – снова решила княжна Лукерья, сильной рукой обняла Дуняшу за плечи – девицу била нервная дрожь – и еще раз прошептала с оглядкой на часовых, которые с интересом смотрели вслед Даниле, высказываясь каждый по-своему в данной ситуации, кто сожалея, а кто осуждая стрельца.

– Ишь, свой же брат – служивый, а подался к ворам, государю изменил и в разбой ударился! – плюнул себе под ноги пожилой стрелец. – Поделом и петлю на шею!

– Все понизовые стрельцы, да и здешние по волжским городам – тоже, все прилепились к Стеньке…

– Знать, не дюже сладко жилось под воеводской дланью. Голову с голоду за пазуху не схоронишь, живота барскими посулами не накормишь, – буркнул один из московских стрельцов, возвращаясь к костру у возка княжны Лукерьи.

– Так мы же вот не своровали, не изменили великому государю, хотя и наша житуха на Москве не сплошь мясоед! – отозвался его напарник: княжна Лукерья стояла к ним спиной, но стрельцы были рядом, хотя и говорили тихо, но разобрать можно было, да они особо и не остерегались ее.

– Аль забыл ты соляной бунт на Москве? Нешто тогда и стрельцы не бунтовали? А после соляного нешто не качнул Москву медный бунт? Не моего ли родителя публично поковеркали – отсекли руку, когда он в лавке хотел купить сапоги? Кричал ведь родитель, что сам он воровских медных денег не делал, а брал их у других, не знаючи! Однако же усекли руку, калекой сделали… Не сладкое и у московских стрельцов житье, твоя правда… Кто не знает, что сытая собака не будет скулить под окном, не будет хватать хозяина за ноги!

– Воистину так, брат Кирилл, – отозвался еще один собеседник. – Одному Господу известно, как поведет себя московская голытьба и посадский люд, ежели тот Стенька Разин да к самой Москве с войском подсунется, как когда-то подступал близ нее с войском Болотников, да и стрельцы не возмутятся ли?

– Тише, Гаврюха, сотник идет! А у него уши пошире, чем у осеннего лопуха листья! – Стрелец при подходе сотника заговорил о другом, делая вид, что разговор и не шел вовсе о стрелецких бунтах: – Сидят два мужика в кутузке, один другого и вопрошает от скуки: «Тебя за какую провинность в этакие хоромы запихали, брат Фомка?» – А Фомка и отвечает: «Да муху дубинушкой расшиб до смерти, вот и сволокли в пытошную!» – А первый и возрази тому Фомке: «За этакое пустяшное дело в пытошную не волокут». – А Фомка ему в разумение вины своей возьми да и брякни: «Волокут! Та муха на лбу спящего барина удумала лапками умываться!»

Стрельцы за благо сочли умолкнуть при начальнике. Пожилой, с озабоченным лицом командир из наемных немцев подошел к княжне Лукерье, в знак приветствия кивнул головой и с сильным акцентом, налегая на букву «о», попросил:

– Господин полковник хотеть просить вас смотреть битый вор… Рука тут, – и сотник указательным пальцем ткнул себя в левое плечо, – битый крепко, кровь ходить сильно… Нада вязать рана.

Княжна Лукерья тут же решила не упускать случая оказаться рядом с Данилой и, будет возможность, порасспрашивать о Михасе и о побратимах Ромашке да Ибрагимке. Она охотно отозвалась на приглашение полковника помочь раненому стрельцу.

– Дуняша, подай мою корзиночку с травами и чистыми тряпицами для перевязки, – попросила она свою верную спутницу, а когда нетерпеливый сотник отошел уже шагов на двадцать, шепнула ей: – Сиди! Тебе нельзя – увидит Данила, себя выдаст, подумает, что и ты ярыжками ухвачена и взята под караул! Я сама все сделаю! – Большого труда стоило Дуняше не увязаться за княжной Лукерьей, чтобы хоть издали обменяться взглядами с нареченным женихом, но ослушаться княжну она не посмела. Прикусив губы, Дуняша тихонько всхлипнула.

– Хорошо, княжна Луша… Я подожду вас… Скажите ему, что я молюсь Господу, чтоб он спас ему жизнь… Кабы я могла ему чем помочь…

– Не терзай себе душу, подружка, – пытаясь хоть как-то утешить Дуняшу, ласково ответила княжна Лукерья. – Я поговорю с Данилушкой, скажу, что ты любишь и горюешь о нем, ежели тот полковник оставит меня одну с ним хотя бы на минутку. Терпи и молчи. Да не проговорись с возницей Алешкой о Даниле, Бог весть, почему именно его послал с нами князь Милославский, а не кого-нибудь из дворовых слуг. Не из ярыжек ли тот хваткий молодец?