Беглая княжна Мышецкая

– Сделаем, княжна. Бездомную собаку и то не все гонят от ворот, норовят горбушку кинуть несчастной твари, – поспешно ответил рыжий стрелец, сбегал к возу и принес оттуда старенький, но целый еще тулуп из черной овчины, постелил под деревом, вместе с товарищем переместили на тулуп Данилу, кое-как натянули на него рубаху, правда, пришлось отрезать левый рукав, чтобы не тревожить перевязанное плечо, подложили под голову шапку, а сверху укрыли кафтаном с прорезом от сабли и с кровавым пятном на плече.

– Пусть раненый до утра спит, днем я сменю ему повязку, – сказала княжна Лукерья, когда полковник Бухвостов издали увидел, что перевязка окончена, и подошел к дереву.

– Хорошо, княжна Лукерья. Думаю, вор дотянет до встречи с князем Борятинским, а там все едино… Князь Юрий куда как суров с государевыми изменщиками, мимо его цепких пальцев мало кто живым проскочил! Конец у воров один! – и полковник, не договорив, сделал выразительный жест правой рукой вокруг своей головы, как бы затягивая на ней петлю. Княжна едва сдержалась, чтобы не высказать резкого замечания полковнику на его жестокосердие, но решила не портить с ним добрых отношений.

«Не годится с чертом водиться, а в иную пору и без него не обойтись, – подумала княжна Лукерья. – Еще заподозрит меня в истинных чувствах к сотоварищам Михася, усилит надзор, тогда и вовсе шагу не ступишь. А мне надо, чтобы полковник мне доверял полностью и без остатка. При первом же известии, что войско походного атамана Ромашки Тимофеева рядом, постараюсь перебежать к Михасю… Вот будет ему радость негаданная – встретить меня так далеко от Синбирска, куда уволокли его женушку стрельцы воеводы Милославского!»

– В том полная воля князя Юрия Никитича делать так, как повелел великий государь и царь Алексей Михайлович, – как бы равнодушно отозвалась княжна Лукерья и неспешно возвратилась к своему возку.

Дуняша с мольбой в глазах встретила ее, и княжна, успокаивая, ласково прикоснулась к ее руке, сказала еле слышно – стрельцы и возница Алешка были рядом, копошились у костра, готовя его к ночному горению:

– Жив, жив наш Данилушка. На меня смотрел, как на чудо какое, не мог понять, где он и что с ним творится. А в бреду твое имя ласково выдохнул: «Дуняша». Даст Бог, рана подживет, а там что-нибудь придумаем. Великое счастье, что полковник решил доставить его живым к князю Борятинскому для самоличного допроса с пристрастием. Стало быть, время у нас есть, и у Данилушки – тоже, чтоб осмотреться и головой поразмыслить как следует!

Дуняша с мольбой сложила на груди руки, повертела головой туда-сюда, словно отыскивая над макушками желтеющих деревьев купола недалекой церкви, и, не найдя таковых, беззвучно начала читать молитву во спасение милого нареченного жениха: «Владыко, Вседержателю, Святый Царю, молимся Тебе, Боже наш, раба Твоего Данилы немощствующа посети милостию Твоею, прости ему всякие согрешения вольные и невольные. Господи, врачебную Твою силу с небесе низпошли, буди врач раба Твоего Данилы…»

Княжна Лукерья отошла в сторонку, чтобы не смущать девицу своим присутствием, а когда Дуняша с просветлевшим лицом подошла, тихо поцеловала ее в щеку и сказала:

– Верую, все будет хорошо! Говорила же я тебе, что скоро с Данилушкой свидимся, – так оно и вышло! Давай-ка и мы теперь подкрепим свои силушки. Что у нас на ужин?

Наскоро перекусили и улеглись вдвоем в возке, тесно прижавшись спинами. Сверху укрылись теплыми одеялами – подарком князя Милославского. И снова без слов молились об одном и том же, только имена про себя называли разные. Княжна Лукерья, почти засыпая после этого тревожного дня, мысленно шептала сначала молитву об усопших: «Упокой, Господи, души усопших рабов твоих Никитушки Кузнецова, Ивашки Балаки и всех их товарищей, сгибших от жестокой руки воеводы, и прости им все согрешения вольные и невольные, и даруй им царствие небесное». Потом вспомнила и молитву о живых и ее произнесла беззвучно, представив себе, что стоит в соборной церкви перед иконостасом, а вокруг сотни горящих с легким потрескиванием свечей: «Спаси, Господи, и помилуй мужа моего Михаила, товарищей его Ромашку и братка названого Ибрагимку, всех их сотоварищей, да и всех православных христиан. Аминь!»

Минуло еще два дня пути и три ночевки при дороге под усиленным караулом стрельцов. После искусных Лушиных перевязок Данила стал чувствовать себя много лучше, а в третью ночь походный лагерь был по тревоге поднят на ноги уже перед ранним рассветом.

– Что за сполох? – вскричала княжна Лукерья, выглядывая из-под навеса своей кибитки. – Снова разбойники наскочили?

– Бог его знает, княжна! – отозвался от полузатухшего костра чернобородый стрелец из казанских татар, который перед этим дремал, прислонив спину к дереву и в обнимку со своим бердышом. – Однако шумят сильно.

– Так сбегай узнать у полковника. Мало нам походного лиха, того и гляди, чтоб разбойники не ухватили в плен на пытки разные!

Стрелец не посмел перечить и тут же убежал в голову колонны, а вскоре возвратился обескураженный и объявил: