Беглая княжна Мышецкая

– Боюсь одна, – застонала девушка, цепляясь за край Лушиной накидки. – Тьма какая, завалюсь в ямину…

– Не страшись, я буду рядом. Иди! – чуть строже повелела княжна. – Иначе схватят нас и запытают до смерти! Неба синего не увидим, не то чтобы своих любимых мужчин!

– Иду, княжна Луша, иду! Да хранит меня Господь в этаком диколесье, не выдаст на погибель тварям зубастым! – Дуняша трижды перекрестилась и пошла к реке одна, раздвигая руками кусты, а княжна вжалась в землю у толстого тополя, который могучим стволом уходил, казалось, в само поднебесье. Не минуло и двух минут, как справа от княжны Лукерьи послышался еле уловимый шелест кем-то задетых веток лесной поросли, потом под покровом листвы хрустнула неприметная глазу веточка, а вот и темное движущееся пятно преследователя придвинулось к тополю. Еще десяток осторожных шагов, и доглядчик приник к тому же стволу, замер, пытаясь по шагам определить, куда ушли женщины. Постояв с минуту, уверенно шагнул в нужном направлении – от реки явственно послышался треск – это Дуняша во тьме наступила на сухой валежник.

В тот же миг, когда доглядчик оторвался от тополя, княжна Лукерья, будто дикая лесная кошка, одним рывком бросила свое тело вперед, ударила преследователя рукоятью кинжала по голове и сбила с ног. Все произошло столь стремительно, что оглушенный враг рухнул на темную траву, даже не завопив от боли в затылке или от естественного в такой ситуации испуга. Кинжал с широким лезвием, который был в руке преследователя, отлетел куда-то в сторону и пропал из вида.

Кинжал княжны Лукерьи был уже у самого горла доглядчика, когда, приглядевшись внимательно, она узнала мужчину и не сдержала своего искреннего удивления:

– Какого дьявола? Алешка, так это ты крался за нами? Зачем?

Возница наконец-то очухался от удара по голове, скривил рот от боли и застонал, пытаясь подняться с земли и хотя бы сесть, опираясь обеими руками за спиной, но княжна коленом надавила ему на грудь, и он снова опрокинулся на спину, раскрыл, было, рот, но не смог произнести ни слова, огорошенный нежданным на него нападением, тогда как сам думал, что ситуация у него под надзором.

– Живо сказывай, зачем крался ночным татем за нами, да еще с кинжалом в руке? Черти тебя понесли во тьму следом, так, что ли? Ну-у, говори! Недосуг мне с тобой здесь всю ночь желуди ощупью шарить под дубами!

Алешка левой рукой потрогал затылок в том месте, где от удара рукоятью кинжала сорвана кожа и саднило, поискал глазами утерянную суконную шапку, но тщетно, в темноте не враз увидишь.

Сказал первое, что пришло на ум, желая выиграть время и изловчиться как-нибудь скинуть княжну и подмять ее под себя:

– Нешто своей волей полез я в чащобу, будь она неладная…

– Так чьей же? – не понимая, переспросила княжна Лукерья, и тут ее осенила догадка. – Неужто князь Иван Богданович тебе приказал и с тем умыслом послал, чтобы следить за мной? Говори, коль пожить еще хочешь!

Алешка дернулся, было, из-под княжны, но острое холодное жало ткнулось в мягкое место между головой и горлом. Понял, что с княжной лучше не шутить и судьбу не испытывать. Решил хитрить:

– Ну и ловка же ты, княжна Лукерья! Не мимо сказывали о тебе лазутчики князя Ивана Богдановича, ох не мимо! Вона какую воинскую выучку только что показала! Не всякому ратному мужчине такое удалось бы сотворить со мной, с одним из лучших воеводских доглядчиков. А попался тебе в руки, как стрелец-первогодок!

– Так что ведомо обо мне князю Ивану Богдановичу и зачем ты следил за нами? Лежи, не шевелись! – княжна, скорее, догадалась, чем увидела, как правая рука Алешки потянулась к поясу. Она тут же выдернула у него из-за кушака пистоль, сунула себе за пояс. Княжий лазутчик, полностью обезоруженный, сник совсем, решил не запираться, иначе княжна и в самом деле ткнет кинжалом в горло, и хищные звери растащат его кости по дикому, с гиблыми болотинами урочищу. А так, быть может, еще и явится возможность как-то вывернуться и спасти свою голову.

– Холоп самарского воеводы Алфимова Афонька огласил тебя, княжна Лукерья, перед князем Милославским, а также со слов других самарских беженцев из Самары и из Надеина Усолья, что ты была у вора Стеньки Разина в большой чести, а у Мишки Хомутова в незаконных женках пребывала. Что жила ты вольно и коль захотела, могла бы уйти от воровского атамана беспомешно. О том и донос составлен на тебя в разбойный приказ синбирским дьяком.

– Где тот донос? – тут же спросила княжна Лукерья, чувствуя, как холодный озноб медленно пронизывает ее тело. – Говори живо, у кого тот подлый пасквиль?

Алешка понял, что его слова больно ударили по сердцу этой всем не понятной княжны, поторопился сказать все без утайки:

– По прибытии нынче же вечером я тот пакет передал воеводе Борятинскому, он сказал, что прочтет его после сражения с разинцами, потому и караул не выставил у твоего ночлега, я сам решил присмотреть за тобой. Теперь, как ты сбежала к воровским казакам, вина твоя еще более усугубится. Разумнее было бы воротиться тишком, словно и не покидала той избенки, а?