Белая

Эбигайль было все равно. С гибелью Хении время замерло, сердце заледенело, а душа медленно иссыхала. Она была мертва и, только, по какому-то недоразумению тело еще бодрствовало и жило, только это было бездумное действо, будто душа ее ушла в мир духов вместе с Хенией. Она куда-то брела с отсутствующим видом, кажется, мерзла, а Легкое Перо совала ей, то детей, заставляя взять их на руки, то клала в рот куски пищи, побуждая жевать и глотать. Легкое Перо взвалила на свои старые хрупкие плечи заботу о Маленьком Орле, сыне Осеннего Листа и Иньяне. Сама Белая существовала словно в полусне, приходя в себя лишь тогда, когда дело касалось Эйлен. Шок от гибели Хении был слишком силен и Легкое Перо опасалась, что Белая никогда не выйдет из своего полубессознательного состояния. Все тяготы полуголодного перехода проходили мимо нее. Ей было все равно, когда племя привели в ненавистную резервацию. Люди, еще не оправившись от горя, с апатией оглядывали его, снова задаваясь вопросом, как здесь можно жить. Потом начали потихоньку обустраиваться, но только потому, что так было надо, больше от безысходности и понимания, что что-то надо делать. Настроение в племени было сродни душевному состоянию Белой. Зачем жить? И надо ли жить? Не лучше ли уйти за родными в мир духов, туда, где их ждут? Все делалось через силу, а порой вообще не делалось, пускаясь на самотек. И племя, как и Белая балансировало на тонкой грани выбора: упасть ли в спасительное безумие, отдавшись на волю судьбы, не знать, не видеть и тихо вымирать или отчаянно выкарабкиваться, цепляясь за холодную землю резервации, за горький воздух неволи лишь бы выжить... Солнце больше не светило сиу, для них наступила долгая ночь. Люди потихоньку приходили в себя. Доходили слухи, что такая же участь постигла их союзников шошонов, и давних врагов пауни и кроу, но это не радовало сиу. Неволя резервации вдруг уравняла всех их, объединив в одно обездоленное племя, дав понимание, что все они - индейцы.

В придачу ко всем бедам в резервации появился Когтистая Лапа и выглядел он настоящим франтом. Теперь он гордо носил так ненавистный им когда-то синий мундир и армейскую фуражку, только истертая кожаная повязка неизменно украшала его запястье. Вместе с ним, ко всеобщему удивлению, объявилась Сосновая Игла, но даже одежда бледнолицых не красила ее. Кремовая блузка делали ее лицо темнее и жестче, а в юбке ее худые угловатые бедра даже не угадывались. Вела она себя крайне высокомерно. Как-то эти двое столкнулись с Белой. Сосновая Игла откровенно торжествовала, а Когтистая Лапа гордо вскинул голову, увенчанную высоким цилиндром. Белая посмотрела на них, взирающих на нее с высокомерными улыбками, потухшим взором и, кажется, не узнала.