Белая

И это было правдой. Знали об этом не столько от него самого, сколько от Сосновой Иглы, точнее от ее товарок, которым она жаловалась на мужа. Знали, что за все это время он так и не притронулся к ней, зато его похождения обрастали всякими россказнями. Когтистая Лапа, похоже, не пропускал ни одной женщины, но легко расставался с ними, что не могло не радовать Сосновую Иглу, еще на что-то надеявшуюся. Правда, один раз ей все-таки пришлось сильно поволноваться. Когтистая Лапа, предпочитая замужних женщин, частенько имел дело и с обманутыми мужьями. От одной из таких стычек у него остался шрам на предплечье. Как-то, расставшись с молоденькой женой одного богатого и влиятельного человека племени мохавов, он несколько удивился спокойствию обманутого мужа, зная, что тому уже донесли об измене его любимой жены. Когтистую Лапу это насторожило, и когда мать несчастной прибежала к нему со слезами, уверяя, что зять собирается обезобразить ее дочь, отрезав ей нос и уши, Когтистая Лапа долго не раздумывал. Он выкрал молодую женщину и пристрелил ее мужа, погнавшегося за ними, прежде отрезав ему нос, после чего пристроил свою бывшую любовницу служанкой в доме знакомого отставного лейтенанта. Тот принял ее, со временем сделав своей любовницей, прижив с ней сына. Жена лейтенанта, уставшая от частых родов, закрыла глаза на эту связь. Сосновая Игла какое-то время была уверена, что именно эта молодая мохавка станет постоянной женщиной Когтистой Лапы, но тот, похоже, никого не хотел видеть возле себя и Сосновую Иглу в том числе, но она упрямо оставалась возле него на правах его законной жены.

Происходящие в резервации события, мало трогали безучастную ко всему Белую, состояние которой оставляло желать лучшего. Ей не было дела ни до чего. Безрадостными были ее мысли, как впрочем, и у Легкого Пера, думавшей о том, как им выжить без мужчины в семье. Она знала, что у ее дочери были деньги, которые она привезла с собой из Бостона, но Легкое Перо опасалась обнаруживать их здесь перед всеми, и решила забыть о них. А Эби, мучаясь тоской, как в былые счастливые дни пошла ночной порой на холм. Ей не спалось, мысли были горче полыни и тяжелее речного песка. Оставаться в резервации было невозможно, но и уйти не в мочь. Это был какой-то заколдованный круг, из которого не было выхода для нее. Она села на пологой вершине обхватив колени руками, положив на них подбородок. Ей вспоминалась такая же ночь, только не по-осеннему холодная, а летняя. Тогда она была так счастлива, но небо не менялось и оставалось таким же, как и тогда: темным и звездным и это странно успокаивало тоску по Хении, что не оставляла ее ни на миг. В ее душе образовалась пустота, которая засасывала все мысли, желания, волю и сознание, а иногда эту пустоту заполняла бесконечная боль и глаза Белой слепли от слез. Сейчас она стонала от этой боли и, не сдерживая слез, молилась, чтобы хоть как-то облегчить свою муку. Но боль не оставляла ее. Эбигайль не задумывалась, что будет с нею и детьми, просто потому, что для нее уже не существовало будущего. Она отчаянно молилась, чтобы ей дали силы выйти из того тупика, куда загнала ее судьба. Наконец, истерзанная душевным раздором, уставшая от безысходности, она встала, и начала осторожно спускаться, плохо разбирая дорогу в темноте. Подняв голову, она посмотрела вперед, и остановилась как вкопанная. Путь ей преграждала фигура, темневшая впереди неясным силуэтом. Как тогда... в ту ночь... Хения? Небо услышало ее тоскливую мольбу, вняло ее горьким слезам. Как тогда... она знала что, перед ней стоял Хения. Она медленно подошла к фигуре и остановилась, не смея поверить в то, что видит сейчас. Та не шевельнулась, возвышаясь над нею бесформенным силуэтом, как и тогда, призрак был укутан в медвежью шкуру. Какое-то время они так и стояли один против другого.

- Эпихаль, - тихо выдохнул призрак.

- Любимый, - всхлипнула Эби.

Это был Хения, только он знал ее настоящее имя, что она шепнула ему в пещерах Священных гор. Призрак распахнул шкуру, принимая ее к себе. И Эби со вздохом бесконечного облегчения, прижалась к его широкой груди, уткнувшись в нее лицом. Как же она благодарна, Господи! Страдания отступили и уже никогда не вернутся. Ведь она вымолила своего возлюбленного у неба. И она благоговейно коснулась странно горячего тела призрака... Вдруг он сгреб ее волосы, откинул ее голову назад, и впился губами в ее губы, и Эби обрадовалась той боли, что он ей причинил, когда стиснул так, что затрещала каждая косточка в ее теле. Он тоже истосковался...