Белая радуга

– Причина есть, Снежка, и вчера ты с удивительной прозорливостью ее в целом угадала. В четыре года ты тяжело заболела и попала в больницу, мама, разумеется, все время была рядом с тобой. Но когда ты уже поправлялась и даже могла гулять в больничном дворике, мама на секундочку отвлеклась на разговор с врачом, а тебя увела с собой какая-то безумная парочка. Нет, не пугайся! – Это он заметил, как побелело ее лицо. – Никакого вреда они тебе не причинили, наоборот, заботились как могли, обкормили конфетами, украсили бантиками и прочей ерундой. В полиции они говорили, что подумали, будто тебя бросили, вот и решили о тебе позаботиться. Идиоты! Но мы с мамой провели поистине ужасные сутки, боясь даже думать, что с тобой происходит. И когда ты вернулась, то не сразу, постепенно, но у мамы началось вот это. Она вдруг стала говорить, что вернули не тебя, а просто похожую девочку, плакала, просила тебя увести куда-нибудь и обменять на нашу дочь. А потом каким-то образом у нее в голове сложилось, что настоящую тебя вернут в восемнадцать лет. Но для этого нужно хорошенько присматривать за подменышем, заботиться о нем. Я долго боролся, искал врачей, читал книги по психиатрии. Тогда мы были не так обеспечены, как сейчас, возможностей было в разы меньше. В конце концов я пришел к решению, возможно, ошибочному: во всем ей подыгрывать. Только при этом условии твоя мама становилась спокойнее, а ведь у нее еще и сердце слабое. Кроме того, у меня появилась пусть призрачная, но надежда, – с невероятной горечью произнес отец.

– Какая? – шепотом спросила Вика.

– Что через несколько лет, когда тебе исполнится восемнадцать, она заново примет тебя. Мы можем это как-то обставить: ты уедешь на время к бабушкам-дедушкам или в турпоездку, ты ведь уже будешь самостоятельной. А потом вернешься с новой прической, в новой одежде. Вдруг случится чудо? Тогда наконец мир и покой вернутся в нашу семью.

– А наши родственники вообще в курсе? – догадалась спросить девочка.

Фомин мотнул головой:

– Ну что ты! По счастью, твоя мама считает, что никому говорить о подмене нельзя. Я соглашаюсь. Но удивительно, что ты подумала о своей родне только сейчас, а не вчера, когда навоображала себе немыслимых вещей. Все они знали тебя с рождения, а разве когда-нибудь относились к тебе как к чужой?

– Я думала о них, – виновато призналась Вика. – Но все равно…

Вот почему, например, ты никогда не зовешь меня по имени, а все какими-то прозвищами?

Отец устало уронил голову на грудь.

– Милая, когда я называл тебя Викой, наша мама напрягалась – ей чудился подвох. Тогда я подобрал нейтральные слова и имена и стал звать тебя так всегда, чтобы не сбиваться. Моя девочка, я надеялся, что тебе, как большинству современных подростков, плевать на то, как тебя называют в семье! Ведь всего остального ты получала вдоволь. Тебе немного не хватало ласки, но я надеялся, что, когда все наладится, сумею заполнить этот пробел. Понимаешь?

Она кивнула, окончательно убежденная. Отец помог ей подняться, и они, взявшись за руки, медленно пошли к его машине.

* * *

– Элла, Эдик, а вы погодите! – распорядился Антон, когда народ уже потянулся к выходу.

От усталости, не иначе, он даже не заметил, что Редкий и так стоит от него в паре шагов, всем видом выражая желание поговорить, а Элла Котенок у книжного шкафа делает вид, будто сосредоточенно что-то ищет среди папок. Оба без промедления оказались рядом.

Вблизи стало особенно заметно, как вымотан их друг. Сейчас он больше, чем когда либо, походил на разночинца, отсидевшего пару лет где-нибудь в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Редкий задал себе вопрос, питался ли Антон хотя бы раз в день, пока жил за границей. Обычно Кинебомба, желая сэкономить, в первую очередь выбрасывал из списка необходимых вещей еду и кров.

То, что его друг – фанатик, Эдик догадался давно. После событий в городском парке он поначалу потерял приятеля из вида, больше не встречал его ни одного, ни с догом Плевако во дворе. От кого-то случайно узнал, что тот перебрался в Питер и не то ушел из юристов, не то его погнали. Тогда Редкий еще не знал про «Апофеты» и про то, на что Антон тратит все свое время, деньги и силы.

– Сможешь взять отпуск на работе? – без предисловий приступил к нему Кинебомба. Вопрос больше походил на приказ.

Эдуард затряс головой:

– Тоха, невозможно! Я ж на испытательном сроке. Если вышибут, мне подходящую работу в этом городишке не найти, это без брехни!

– Чего тебе за эту контору держаться? – от души удивился Антон. – Ты один живешь, много ли надо, нашел бы что-то более… безрежимное.

В такие моменты Эдику очень хотелось друга придушить. Антон совершенно спокойно прошелся кирзовыми сапогами по тому факту, что прошедшие десять лет унесли жизни родителей Редкого, более того, выставил его одиночество как преимущество.

– Нет, не могу, – ответил холодно. – Мне еще тебя из передряг вытаскивать, если что.

Кинебомба поморщился, но продолжил: