Белладонна

– Две. Я вожатой работаю в дневном пионерлагере. Это вместо педпрактики. А ещё в ресторане пою.

– Так мы что сейчас, к пионерам? Я без галстука.

– Нет. Сегодня суббота, лагерь закрыт, с детёнышами пусть родители разбираются.

– Значит, в ресторан?

– Ну!

Я залез в карман, – рубль, ещё рубль… пятьдесят копеек одной монетой, две пятнашки и одна трёхкопеечная.

– Это всё. У меня больше нет.

Конфета звонко рассмеялась.

– Ты серьёзно?

– Да, серьёзно.

– Мы же идём ко мне на работу!

– И что?

– Там коммунизм. Нам с тобой не понадобятся деньги.

Ресторан с табличкой «ресторан» на дубовых дверях раскинулся на первом этаже гостиницы на центральной площади. Ленин указывал на роддом, а вход в гастрономический рай открывался прямо напротив его монументальной задницы. У входа на мраморном полу лежал маленький деревянный помост, место для швейцара, – чтоб зимой лапки не мерзли, пока он грудью, словно амбразуру, защищает вожделённую дверь. Но это – в пору аншлагов, они по вечерам. А сейчас день.

В гулком предбаннике прописался гардероб с длинной столешницей и пустыми рядами вешалок. Напротив – полутёмный коридорчик, тайное назначение его раскрывали зеркальные литеры «М» и «Ж». Мы прошли в пустынный зал. Вдалеке, на сцене, в беспорядке навален обесточенный музыкальный аппарат – орган, ударная установка, усилители, колонки. В углу, как цапли, застыли микрофонные стойки. Посреди сцены одиноко торчал стул. На нём магнитофон, из маленьких колоночек пиликал «Чингис Хан».

– Москау, Москау, забросаем бомбами, будет вам олимпиада, уа-ха-ха-ха-ха! – оживился Джинни.

– Тёть Вер, а покорми нас!

– По меню будете или так? – полная приветливая официантка лет сорока улыбалась нам. Улыбка та светилась на её круглом добром лице совсем без принуждения.

– «Или так», тёть Вер.

– Ну, ребята, тогда это быстро! – скрываясь в недрах кухни, крикнула тёть-Вер.

– Ты работаешь сегодня? – прикоснулся я к Микаэлиной руке.

– Сегодня – нет, – сказала Конфета. – Сегодня у меня выходной от всех.

– Кроме меня?

– Ты – не все! – Конфета ласково дотронулась кончиками пальцев до моего предплечья. Мы сидели рядом за маленьким столиком в углу, недалеко от сцены.

Тёть Вер вышла с кухни с подносом. На нём уместились две глубокие тарелки с борщом, и ещё две такие же, с котлетами и гречневой кашей.

– Компот не остыл ещё, горячий будете?

– Не, – сказал я, – спасибо.

– Ну ладно, тогда минералочки принесу.

– Откуда вся эта роскошь? – спросил я Конфету.

– Это у нас повара каждый день домашнее для своих готовят.

– Зачем?

– А чтобы не есть всякую ресторанную дрянь. Желудок можно испортить.

– А как же без денег?

– Так вечером с нас спишут – с ансамбля. И с официантов. И с поваров. К одиннадцати вечера все деньги будут в кассе. Ни одна ревизия не подкопается.

Покончив с котлетами, мы, прилично отяжелев, выползли на площадь. Стойкий бетонный маршал революции всё так же буравил рукой горизонт.

– Вот думаю, ему не впадлу так стоять?

– Как? – Конфета прищурилась на ярком солнце.

– Да неподвижно, истуканом. Всегда на посту. Вон, Каменный Гость – и тот на прогулку однажды вышел…

– Так то – Каменный Гость! – рассмеялась моя Конфета, – у него была веская причина: донна Анна. Расшалилась, курица такая, с доном Хуаном… А этому-то зачем с пьедестала сходить? Слезть слезет, а обратно залезть-то и не сможет. Что делать тогда?

– Тогда ничего. Слушай… Микаэла… – я вновь с трепетом погрузился в чёрные дыры её зрачков.

– Что?

– Я… я тебя хочу.

– Зачем ты это сказал? Тебе нужно дополнительное разрешение?! – она привстала на цыпочки и укусила мочку моего левого уха. Я крепко-накрепко схватил её узкую ладошку и мы, невольно убыстряя шаг, понеслись в сторону общаги.

Нас разбудил Джинни:

– Но пронзительный мотив начинается, – вниманье, – спят, друг друга обхватив, молодые – как в нирване…

– Который час?.. – зевнул я.

– Почти… – через мою голову она потянулась к тумбочке за часиками; пульс её застучал в моём ухе, заставив моё сердце замереть между систолой и диастолой, задохнуться острой волной нежности, – … восемь. Ты выспался?

– Я выспался за всю предшествующую жизнь!

– Тогда – веселиться! Одевайся!

Теперь мы шли в другую сторону. Где-то через километр вечерний воздух задрожал ритмичными раскатистыми басами.

– Дискач в ПТУ каждую субботу и воскресенье, даже в каникулы. Летом во внутреннем дворе, зимой в спортзале.

– А кто крутит?

– Хорошие ребята. Пойдём, увидишь.

На входе стояли рослые парни из комсомольского оперотряда с красными повязками на рукавах. Завидев Конфету, заулыбались и расступились. Конфета чмокнула одного в щеку.

– Это Тёма, брат моей соседки по комнате.

Двор училища оказался забит народом под завязку. На сцене колдовали трое – два диджея на магнитофонах и пультах, плюс «технарь» на самопальной световой установке. Прокашлявшись, один из диск-жокеев – невысокий, широкий, в светлых джинсах и тельняшке, на которой что-то поблёскивало, – объявил: