Запах свежей крови, стоны рожениц, крики новорождённых, вывороченные прямо в лицо женские промежности седатировали меня очень быстро, напрочь лишив чувства полового самоопределения. Я стал просто бесстрастным швейным роботом. И это было хорошо и правильно. Иначе – как бы я смог выносить постоянную муку от чуть ли не касающегося меня лица Наталы-Талы? Я кожей ощущал тепло её щеки, ноздрями втягивал запах свежего дыхания; давился щекочущими – щекочущими всё, что только можно пощекотать, – французскими духами. Она вставала со стула, уходила, снова приходила, садилась, придвигалась ко мне, заглядывая в операционное поле, острой твёрдой грудью касаясь спины под потной операционной рубашкой. А я шил. Как хорошо, – что шил, что мерил время длиной уложенного узлами внахлёст терпко пахнувшего спиртом кетгута. Как прекрасно, что существовала веская причина оставаться бесполым.
– Мы не знаем, как у вас, а у нас в Японии – два врача пизду смотрели, ни хуя не поняли! – желая вывести меня из транса, попискивал Джинн.
Периодически в родзале возникал Берзин. Тихо о чём-то шептался с женой, бросал небрежный взгляд на плоды моего труда, похлопывал по плечу, и снова исчезал.
* * *
Домой я приходил не поздно, к четырём-пяти дня – выжатый, практически никакой. Вскоре после операционной смены приползали Лёшка с Юркой – такие же, как и я, если не хуже. Кусок в горло не лез, и мы, немного потрепавшись, незаметно отрубались, как детсадовцы в группе продлённого дня. Часов в десять вечера я просыпался, приводил себя в порядок и отправлялся в ресторан, где пела Конфета. Ещё за сотню метров до входной двери меня уже ласкал её чистый сильный голос, – и вновь я превращался в человека, обретая пол и вспоминая, что мне всего-то двадцать.
– Снится мне такая весть, снится небылица, что не хочется мне есть, хочется учиться! – похохатывал Джинни, радуясь, что я наконец-то прихожу в себя.
Конфета украдкой махала мне со сцены, «тёть Вер» усаживала за служебный стол, приносила хорошей закуси и бутылку красной «Алазанской долины». Вскоре шоколадка Микаэла, допев программу, спрыгивала со сцены. Мы расправлялись с «Алазанью» и спешили домой, в маленькую комнатку. Там Конфете неотвратимо приходилось отдуваться за прегрешения и издевательства Наталы-Талы, о чём она, конечно, и не догадывалась. А я, выспавшийся, сытый и слегка пьяный, всё требовал и требовал продолжения банкета – и без промедления его получал. Когда разгромленная поверженная стонущая и молящая о пощаде Натала-Тала вновь оборачивалась Конфетой, я обнимал её в знак примирения и засыпал с чувством выполненного долга.
* * *
В среду после утреннего обхода со мной впервые заговорил Берзин.
– Мне доложили, вы делаете успехи, коллега! Отрадно, очень отрадно. Нравится вам у нас?
– Не то слово! – выпалил я, зардевшись от нежданной похвалы.
– Ну и отлично. Что ж, будем двигаться дальше.
Куда уж дальше, подумал я; мне ведь и так столько всего доверяют!
– С сегодняшнего дня и по пятницу включительно пойдёте на усиление профосмотра работниц ткацкой фабрики. Будете работать под руководством Марии Дементьевны Громилиной.
– Это в женской консультации?
– Вот хорошо, что спросили, а то ушли бы не туда, – ласково улыбнулся Аристарх Андреевич. – Это не в консультации, а в амбулатории, прямо в здании заводоуправления.
– Когда начинать?
– Да прямо сейчас.
– Иду на профосмотр с Громилиной, – похвастался я Натале-Тале.
– А, в поле… Ну, давай, набирайся опыта, получай боевое крещение. Потом расскажешь.
Какое-такое крещение, недоумевал я по дороге в заводоуправление. Неужели то, в чём я варюсь сейчас – это цветочки?
Блок медсанчасти с отдельным входом располагался на первом этаже. Зайдя, я стал читать таблички на дверях. «Терапевт». Ну, это мимо. «Стоматолог». Аналогично. «Процедурная». Опять не ко мне. У четвёртой, самой дальней, была очередь. Табличку можно было не читать, но я, всё же, прочёл: «Гинеколог».
– А, это вы… – блестя очками и прикрывая лицо, словно чадрой, марлевой маской, Громилина повернулась в мою сторону. – Таисия, выдай Михаилу Владимировичу – …ох, и ни фига себе память, – …одежду и напои для начала чаем.
Спешно переодевшись за ширмой и глотнув тёплого сладкого чая из гранёного стакана в подстаканнике с выштамповкой «МПС», я остановился в нерешительности. Выпроводив пациентку: «очереди скажите, перерыв, не беспокоить, не входить, следующую пригласим!», – Громилина сняла маску и жестом приказала мне садиться. Я в ожидании подвоха опустился на краешек стула.
– Для начала, Михаил Владимирович, поговорим не о медицине, а о жизни! – Многообещающее начало, прикинул я.
– Где мы с вами находимся? – Громилина, похоже, держала меня за идиота.
– В амбулатории ткацкой фабрики.
– Правильно. Дальше.
– Мы будем осуществлять профилактический осмотр работниц.
– Молодцом. Дальше.
– Осмотр мы будем проводить с целью выявления общей гинекологической и профессиональной патологии.