Белые пешки

– Значит, уходишь? – раздался наконец голос, ровный и мягкий. – Поздравляю, Дэн. Ты правда многого добился, работать с тобой было в радость.

– Я буду возвращаться. Я сжился с этим местом. – Дэн улыбнулся. – И с вами…

Но его оборвали с мягкой, горькой, очень задевающей насмешкой «Я знаю лучше»:

– Ты больше не придешь. Впрочем, и правильно.

Учитель прямо глянул на Дэна. Тот открыл рот, собираясь спорить, но не посмел. Только тихо ответил:

– Вы правильно сердитесь. Я не могу ничего обещать даже себе, не то что вам.

И вдруг стало мучительно стыдно. Что-то внутри завопило: он спешит. Может, не идти легким путем? Выкраивать время на занятия, много ли в мире таких педагогов? Как бросить это место, этого человека, эти разговоры? Но учитель улыбнулся – совсем как в детстве, когда солнце освещало все вокруг, а мир казался огромным, добрым и простым.

– Верно. Никогда не давай пустых обещаний и не рисуй пустых стен. Обещания причиняют боль, а стены слишком легко превратить в тюремные решетки. Вот так.

И Он нанес несколько серых и белых вертикальных мазков по черному холсту. Не нужно было даже бликов. Получилось тюремное окно, за которым стелилась пустота.

– Пока, Дэн. И пусть у тебя все будет хорошо.

Но хорошо не было. И никогда уже не будет.

Его нашли сегодня – на крыльце того центра творчества, где он преподавал. При нем – картину, которую он, видимо, нес из дома. Странный натюрморт: много красных лепестков и одинокая шахматная фигурка. Черный слон.

Дэн тогда шел домой и увидел у центра милицейский автомобиль, а рядом – и скорую, и труповозку. Все приехали разом, машины бестолково теснились на узкой площадке, люди толпились и шептались, а кто-то так рвано взвизгивал и причитал, что становилось жутко. Дэн встревожился. Пробился сквозь растущую толпу. Сначала увидел забрызганную грязью картину, потом – кровь и то, что она так густо покрывала. Кровь не отличалась от лепестков на холсте. Учитель лежал на спине и смотрел в небо: половина лица фарфорово-белая и как прежде прекрасная, половина – красное месиво.

У человека из органов, которого Дэн встретил рядом, были спокойные глаза необычного мшистого оттенка. Даже когда закончили осмотр и тело унесли, когда новые люди начали замывать ступени, он остался на крыльце. Дэн, которого отогнали с другими «уважаемыми гражданами», хотел приблизиться, даже не отдавая отчета зачем. Спросить что-то? В чем-то упрекнуть? «Да, упрекнуть, – надрывалось что-то внутри, – упрекнуть, они же должны защищать!» Ведь он же главный? Да?

Дэн сделал нетвердый шаг, мутно глянув на куривших в стороне крепких, одинаково стриженных ежиком парней. Видно, тоже из органов: разгоняя людей, совали в лица корочки и гаркали. А вот сейчас они не проявляли к происходящему никакого интереса, мужчина же все стоял, разглядывал шахматную фигуру на своей широкой ладони.

– Все-таки поражаюсь, Алеф, откуда вы все так быстро узнаете? – вдруг услышал Дэн знакомый голос. – Чутье?

К лестнице шла Ника – подтянутая, мрачная и чужая, без формы, но в темной одежде и раздолбанных кроссовках того, кто много бегает. Волосы у нее были собраны крабом на затылке, вид озадаченный, мятый. Смотрела она сквозь толпу так же отстраненно-цепко, как курившие парни, как человек на крыльце. Но тут она заметила Дэна. Узнала, встрепенулась, разом очнулась и подскочила.

– Дань? А ты что тут делаешь, с трупом рядом?

Он молчал.

– Здесь нельзя быть посторонним, – строго, как маленькому, стала втолковывать Ника. – И так вон бесятся, что приехали из Москвы, что труп столько продержали для нас. Вон, видишь? – Она показала на куривших парней. Те теперь действительно зыркали злобно, то на нее, то на мужчину на крыльце. – Труп пролежал несколько часов. Все пришлось перекрыть. Алеф попросил какого-то знакомого из главка…

Труп, труп, труп, сколько можно?! У учителя было имя. Дэн сжал кулаки, борясь с тошнотой и желанием просто молча отойти в сторону, а Ника смотрела на него и говорила, говорила с бодрым рабочим энтузиазмом, лихорадочно поблескивая глазами.

– Этот человек… – запинаясь, выдавил Дэн, перебивая ее на очередной бессмысленной фразе. – Он учил меня рисовать. С детства. И до прошлого года.

Ее глаза мгновенно погасли, плечи опустились. Вся она, стремительная и готовая лететь, сжалась и замерла. Теперь это была его Ника. Знакомая, жестковатая, но понимающая. Живая, не робокоп.

– Ох, Дэн. – Она закусила губу, стала краснеть. – Извини, я… я не знала, блин! Послушай, мы… мы обязательно его поймаем, мы выясним все, и…

– Как это случилось? – снова тихо перебил Дэн.

Ника дернула плечами и оскалилась.

– Да будто собака напала, пиздец какой-то. Много крови, брюшная полость в мясо… блядь… прости, прости, дыши, ладно?!