Белые пешки

Саша забыла о той писательнице вмиг и не собиралась вспоминать. После презентации они с Натальей Петровной забежали в буфет и выбили стол на летней веранде. Тут было уютно, все в цветах, но цветы не слишком воняли: между ними кто-то рачительно посадил мяту и базилик. Саша расслабленно села, придвинула к себе чашку кофе, отрешенно начала слушать, что там затирает Борицина. Что-то про «модные жанры», про нехватку книг для подростков и молодых взрослых и еще «терапевтичных» текстов.

– Это, Сашуль, – ворковала она, – когда читаешь, и не только хорошо становится, не только за сюжет волнуешься, но еще как-то на себя его переводишь. Проблемы свои по-новому видишь, все такое…

Саша вспомнила Чайку и понадеялась, что не краснеет. Ни на одной встрече она ведь не призналась, почему написала эту историю. А ее выделяли. Выделяли, тыкали пальцами разные сюжетные элементы, тыкали с таким жадным любопытством, будто что-то чувствовали. Может, и чувствовали. Люди же не тупые.

– Что думаете, Сашуль? – позвала Борицина. От обращения свело зубы.

Саша не думала, в голове ее в последние дни жила ну разве что одна история – про крысу и хорька, которых заперли в злом черном замке. Та самая. Похожая на рассказ, позже написанный Кириллом. Саша этой сказки боялась, потому что не знала, чем кончится. Отвечать, к счастью, не пришлось. Над ухом раздалось мягкое хрипловатое:

– У вас случайно не свободно?

– Садитесь, конечно! – Саша ответила, не поворачиваясь, спешно, просто надеясь, что теперь-то от нее отцепятся. И удивилась, когда Борицина – долговязая, белобрысая, громкая – вдруг подскочила, оправила пиджак и приветливо оскалилась:

– Оксаночка, здравствуйте! Ну что, вы рады? Сашуля, Сашуля, какие люди!

Саша обернулась и сразу узнала «чахлую елку». Та аккуратно села, посмотрела в свою чашку и, ставя ее на скатерть, равнодушно ответила:

– Да… красивая статуэтка.

– Не удивляюсь, рада видеть вас здесь. Вы колдовская! – Наталья Петровна подмигнула густо подведенным глазом и шутливо предложила: – А дайте следующую книгу нам, а? Мы своих авторов любим! Пашка так мечтает с вами посотрудничать!

Женщина скривила губы, но не презрительно, а скорее горько. У Саши возникла странная мысль, что для нее это предложение – как для загнанной лошади предложение сделать еще забег. Оксана, точно подтверждая догадку, устало покачала головой.

– Не-а, финита. Я не буду больше писать. Дорогу молодым.

К моему ужасу и стыду, Борицина тут же раскудахталась: запричитала, что Оксана Леонова незаменима, непобедима, нетленна, что она не может вот так взять и лишить взрослых, у которых и так-то ни одного лишнего повода для радости, своих замечательных остросюжетно-любовных романов на исторические темы. Как же обещанная вольная интерпретация Клеопатры и Цезаря? А готическое переложение «Прекрасной Мелюзины»? А вот то, про писательницу Олимпиаду Шишкину, которая «пыталась не дать Карамзину и прочим авторам-мужикам ее затмить и пробивала путь всем писательским девчоночкам»? Не напишет Оксана? Да Наталья Петровна, пойдет с ней судиться за моральный вред, и далее, далее… «Чахлая елка» мешала кофе, ничего не отвечая. Мне, вот ужас, хотелось стукнуть Борицину. Наконец, о радость, ей кто-то позвонил. И вот она уже унеслась в издательские дали, ну а «юное создание», то есть меня, сбыла с рук на руки случайной соседке: «Ну вы же писатели, вам есть чем поделиться, обменивайтесь опытом!»

Я осталась сидеть с Оксаной и зачем-то сказала ей: «Извините», а она кивнула и улыбнулась так, будто поняла все, что я чувствую. Буфет потихоньку пустел, становилось спокойнее. Леонова все молчала, а потом…

– Александра, хотите штруделя? Говорят, он тут вкусный, а я со вчерашнего дня ничего не ела. Вроде до лампочки церемонии, а есть перед ними всегда перестаю.