Белые волки

потратил на поиски комнаты.

— Ну, что ж, Иван Александрович, гоните

меня на улицу. Ничего не нашел. Хоть бы

угол какой - нибудь, конуру бы какую. Везде

битком.

Ломов махнул рукой.

— Оставайтесь у меня. Как-нибудь уст-

роимся в двух комнатах, детишек перета-

щим к себе в спальню, а кабинет в столо-

вой устрою.

Мурыгин был очень обрадован. Помимо

того, что у него было жилье, ему нравился

Ломов. Захотелось подойти к Ивану Але-

ксандровичу ближе, поговорить с ним, опре-

делить его политические взгляды и сим-

патии. Как-то показал Ломову советские

деньги.

— Видали, Иван Александрович?

— Что это? А, советские рубли. Нет, не

видал. Где достали?

— У солдата купил. С фронта солдат,

должно быть, у пленного или убитого взял.

— Да, должно быть.

— Говорят, в плен теперь не берут?

— Да, говорят.

Ломов болезненно сморщился.

— Удивительная жестокость эта война.

Утеряно все человеческое. Люди истребляют

друг друга, как дикие звери.

— Это вполне понятно, Иван Александро-

вич. В гражданской войне нет общего языка

между воюющими, оттого она и более жестока,

чем война между государствами.

— Я понимаю. Но все ж таки то, что

творится, так ужасно, что становится жутко

за человека.

Мурыгин перевел разговор на атаман-

щи ну.

Ломов старался говорить спокойно, но по

тому, как в гневной вспышке ломался голос,

как сдвигались брови и как в болезненной

улыбке кривилось лицо, Мурыгин знал, что

думает и чувствует Иван Александрович.

— Возьмите вот анненковцев. И эмблема

у них — череп и кости. По черепам ид\т. По

трупам. Кровь, кровь.

Иван Александрович бледнел, взволно-

ванно ходил по комнате, нервным жестом

лохматил волосы.

— Ну, а правда, что атамановцы пороли

кооператоров?

— Да, случаи были.

— Правда, что, между прочим, и за то,

что в своих обращениях друг к другу они

писали „уважаемый товарищ' - ?

— Да, правда.

— Ну, и что же?

— То-есть что что же?

— Как кооператоры отнеслись к этому,

смолчали?

— Нет, через свой совет съездов проте-

стовали перед советом министров.

— Ну, и чего добились?

— Ничего не добились. Протест приняли

к сведению.

— Но ведь так всех перепороть можно!

Как бы вы, например, отнеслись к тому,

если бы вас выпороли?

Ломов остановился перед Мурыгиным,

серьезно посмотрел ему в лицо, ничего не

сказал и вновь заходил по комнате.

Как-то Мурыгин подобрал полный ком-

плект советских денежных знаков.

— Я еще солдата с фронта встретил. Ку-

пил у него полный комплект. Не угодно ли?

Протянул деньги Ломову.

Иван Александрович с интересом стал

рассматривать.

— Спасибо.

Улыбнулся своей мягкой, застенчивой

улыбкой.

— Однако, товарищ Мурыгин, какая у

вас счастливая случайность, вам все солдаты

с большевистскими деньгами попадаются.

Улыбнулся и Мурыгин.

— На ловца и зверь бежит.

В другой раз Мурыгин дал Ивану Але-

ксандровичу газету.

— Вот, товарищ Ломов, советская га-

зета.

— Тоже у солдата с фронта купили?

Мурыгин улыбнулся и не ответил...

На следующий день Ломов вернулся со

службы сильно расстроенный.

Прямо прошел в комнату Мурыгина.

— Получили телеграмму из районного

союза. Расстреляли члена правления. Осталась

жена, трое детей.

— Кто? За что?

— Начальник штаба. Подозрение в боль-

шевизме.

— Как же ваш союз отзовется на это?

— Пошлет в совет министров протест.

Протест примут к сведению, союз возьмут

под подозрение. Вот и все.

— Ну, а семья?

— Семье союз что-нибудь выдаст, если

только не побоится, — есть трусливые члены

правления, побоятся осложнений с админи-

страцией. Служащие между собой в пользу

семьи подписку объявили.

Мурыгин вынул из бумажника пачку серо-

зеленых сибирок.

— Можно вас попросить передать это

семье убитого?

— Разумеется. Но ведь в этой пачке

столько, сколько и правление вряд ли отпу-

стит.

— Ничего, для такого дела не жалко.

Ломов взял деньги, молча посмотрел на

Мурыгина, покачал головой и сказал задум-

чиво:

— Странный вы, однако, учитель.

— Только, Иван Александрович, я не

хотел бы, чтобы знали, от кого деньги.

— Хорошо.

У Ивана Александровича гости — двое

кооператоров, — теперь прапорщики. Заехали

с фронта.

— А мы у вас здесь интересные картинки

видели.

— Где, в кино?

—- Нет, на главной улице. Выставлены

фотографии изуродованных трупов. Надпись

крупными буквами — большевистские звер-

ства.

— Да, это возле штаба. Там всегда перед

фотографиями толпа.

— Ну, так вот. И показалось нам, что в

Перми мы точно такие же фотографии взяли

у большевиков. Там они назывались— бело-

гвардейские зверства.

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что фотографии порази-

тельно схожи между собой.

Мурыгин вмешался в разговор.

— То-есть вы хотите сказать, что здесь

свои собственные зверства выдают за боль-

шевистские?

— Больно в этом признаться, но кажется

мне, что это так и есть.

Другой кооператор смеется.

Ну, и хорошо, что вам это только

кажется. Советую вам не вглядываться

в фотографии, ведь вас от этого не

убудет.

Ломов нервно теребит волосы.

— Но ведь это —ложь!

— Чудак вы, Иван Александрович, все

на правде хотите выехать. Ведь бывает и

ложь во спасение.

По уходе гостей, Мурыгин спросил:

— Скажите, Иван Александрович, вы были

здесь при перевороте?

Да, был. Я только что приехал. До

этого я жил в другом городе.

Ломов назвал город, где за месяц до

переворота жил Дмитрий.