Белые волки

щей. Молодой деревенский парень Сергей.

Коротким вздохом подавил воспоминания.

Не время думать, не время. Потом, потом.

— Товарищи, живей, живей!

Выходившие вооружались винтовками и

револьверами, взятыми у караульных и над-

зирателей. В молчании строились во дворе.

— Товарищи, кто с нами? Кто остается

в городе, оружие не брать. Живо, живо!

К Петрухину подошел один из пятерых.

Протянул сверток. Мягкий комок золотистых

кос Веры.

— Как святыню берегли, друг другу пе-

редавали. Вы сумеете передать матери, я не

останусь в городе.

Дрогнул суровый Петрухин. Молча сунул

сверток за пазуху. Короткая заглушённая

команда:

— Шагом марш!

Утром приказ: добровольно возвратив-

шимся в тюрьму наказания не будет.

А ночью," как огромные одноглазые чу-

довища, носились по городу грузовики. На

концах — по пулемету,по бортам — штыки.

С фырканьем, отдуваясь от беготни, подкаты-

вали к тюрьме. Опять по гулким тюремным

коридорам стучали тяжелые шаги, опять

гремели засовы у дверей и опять наполня-

лись камеры.

Торопливым шагом по безлюдным ули-

цам проходили патрули. Гулким топотом

отдавали мостовые, провожая конные разъ-

езды.

Испуганно в насторожившейся тишине

"взметывались голоса часовых.

— Стой! Кто идет?

Маленькая старушка, вся в черном, по

ночам не спит. Сидит у окна, смотрит в пу-

стоту безмолвной ночи. Все ждет.

— Вера... дочь моя!

Шаги под окном. Тихий стук в окно.

Заметалась, — бросилась к окну, распах-

нула.

С улицы шопот осторожный.

— Не пугайтесь, я товарищ Веры!

— Сейчас я, сейчас.

Кинулась в коридор. Путаются ноги в

подоле юбки. Дрожащие руки не найдут

задвижки у дверей.

— Я сидел вместе с Верой в одной ка-

мере. В тот вечер она просила передать

вам... Вот.

Протянул сверток. Блеснуло золото волос.

— Вера, голубка моя...

Погрузила тонкие пальцы в шелк волос,

прижалась лицом. Дрожат плечи от рыданий.

— Дочка, голубка!

Доверчиво взяла за руки высокого чер-

ного человека.

— Вы были с ней... Расскажите мне.

Долго рассказывал. А когда поднялся,

взяла его голову дрожащими руками, на-

гнула, поцеловала в лоб.

— Вы еще придете, да? Вы мне близкий,

родной. Вы были товарищем Веры.

— Приду, приду.

Вышел на улииу. Сжал голову руками.

— Эх!

Только зубами скрипнул. Поднял огром-

ный кулак, погрозил спящему городу и

исчез в темном переулке.

ГЛАВА V.

НАТАША КИСЕЛЕВА.

К ней пришли ночью. Грубыми руками пере-

ворачивали вещи, рылись в белье. Гром-

ко стучали тяжелыми сапогами, харкали на

пол. Подняли с постели шестилетнего Мишу.

Увидали на стене портрет Дмитрия.

— А-а, герой!

С злым смехом сняли со стены. Приоб-

щили к делу.

— Послушайте, оставьте портрет. На

что вам?

Офицер в наглой оскорбительной усмеш-

ке поднял брови.

— Скажите на. милость, а вам эту дрянь

на что?

У Наташи задрожали обидой побелевшие

Губы.

Миша видел, что чужой грубый дядя

обижает маму. Подбежал к матери, сжал

кулачонки.

— Не смей маму обижать!

— Ах, ты, сопляк!

Щелкнул Мишу по носу.

Миша заплакал, топнул ногой.

— Дурак, пошел вон!

Когда ушли, посадила Мишу на колени,

прижала к груди и долго плакала жгучими

слезами обиды.

Через неделю вызвали в контр-разведку.

Усатый рыжий офицер нахально смотрит

в лицо.

— Где ваш муж?

— Не знаю.

— Как же вы не знаете? Когда он уехал

из города?

— За месяц до переворота.

— Имеете от него сведения?

— Никаких.

Рассказывайте сказки! Все равно уз-

наем. Говорите, так лучше будет.

— Мне нечего говорить.

Мы и так знаем. Ваш муж был по-

слан комитетом с поручением в штаб округа.

Там его оставили работать и дали команд-

ную должность. При отступлении ему пору-

чили командованье западным фронтом. Не

так ли?

— Вы знаете больше меня.

— Да, знаем. Мы знаем также и то, что

вы собирались переехать к мужу, но не успе-

ли. Не так ли?

— Вы все знаете.

— Не правда ли? Так как же, имеете вы

от мужа известия?

— Никаких.

— Лучше говорите сами, иначе мы вы-

нуждены будем вас арестовать.

— Арестуйте.

Из контр-разведки вышла взволнованная.

Дмитрий жив, жив. Если бы он был

убит при отступлении, зачем бы им тогда

допытываться, нет ли о нем каких сведений?

Ясно, что жив. Может быть, ранен, болен, но

не убит, не убит.

Домой шла почти бегом. Была маленькая

надежда, и она окрыляла. Дома бросилась

к Мише, схватила на руки, зацеловала.

— Миша, Миша, папа наш жив, жив!

— А где он?

В радостном порыве нагнулась к сыну,

шепнула на ухо:

— С большевиками ушел!

Миша задумчиво кивнул головой.

— А он придет?

— Придет, Мишенька, обязательно при-

дет. Только молчи, будь умным.

Миша опять кивнул молча, сосредото-

ченно.

Жить становилось все хуже и хуже. Не-

достаток сказывался во всем. Пришлось пере-

стать покупать для Миши молоко.

— Мама, ты что молока не купишь?

Я молока хочу!

— Денег, Миша, нет.

— А почему денег нет?

— Не работаем мы с тобой. Вот погоди,

найду работу и деньги будут.

— Тогда и молока купишь?

— Куплю, Мишенька.

— Ну, ищи скорей работу.

И без того бегала каждый день по боль-

шому шумному городу. Знакомые, через ко-

торых можно было бы получить работу, боя-

лись через Наташу попасть под подозрение

контр-разведки. А те, которые не боялись,

ничем не могли помочь. Через каждую не-

делю таскали в контр-разведку. Глумились.

Но росла твердая уверенность, что Дми-

трий жив...

Кое-как удалось устроиться на службу