– Побив их, взяв Иновроцлав, Шарлей – нечего отдыхать – мы должны идти на Брест. По крайней мере, на целую Куявию… Только тогда великополяне укрепятся; потому что они только ждут… и смотрят на меня. Я это знаю…
Бусько махнул рукой.
– Они ждут! – сказал он кисло. – А мы их разве нет? если бы они двинулись.
– Они двинутся, – сказал князь, – когда мы им покажем, что умеем воевать.
Князь встал, не заметив, что балагур пожал плечами, и пошёл в комнату Фриды.
Бусько сел на лавку возле печки и, опустив полысевшую голову, которую покрыл чёрной шапочкой, по-видимому, ещё из Дижона привезённою, начал очень тихо петь:
Белый стоял на пороге, долго смотря на сидевшую у окна Фриду, которая, нахмурив брови, грустная, мыслями улетела куда-то, была где-то далеко за стенами замка.
Она чувствовала, что князь приближался, и, казалось, не хочет смотреть на него.
– Знаете что, – воскликнула она вдруг, – если бы не стыд и то, что в Золоторыи тоже кто-то нужен, чтобы быть начеку, когда вы все уйдёте, я села бы с вами на коня…
Белый покачал головой.
– Я бы это не позволил, – проговорил он.
– Я боюсь, – сказала Бодчанка, – боюсь.
Князь не дал ей говорить.
– Что ты не веришь в моё мужество?
– Напротив, когда дойдёт до битвы, я в нём не сомневаюсь, но быть паном себе, знать, когда принять бой и воздержаться от него, когда может выпасть неудача…
– Да, горячка боя меня легко охватит, – прервал князь, – буду стараться сдержать себя…
– И она нужна, – ответила Фрида, – но прежде всего вам нужно то убеждение, что, даже если будет неудача, вы будете сохранять дух и стойкость.
Князь никогда не мог вынести, когда ему говорили о поражении; сразу заволновался.
– У меня не может быть поражения, – отрезал он резко, – к чему делать такие предположения? У них нет больших сил, а мои уже им дали знать о себе! Былицу они знают! Кмита его помнит.
Он громко рассмеялся. Это самомнение тревожило Фриду.
– Да, мой князь, – сказала она, – Былица – ловкий противник, твои люди – смелые негодяи, но не настоящие солдаты. Я предпочла бы двадцать саксонцев моего брата Ульриха, чем целую сотню их.
Задетый этим пренебрежением к своим людям, Белый отпрянул, беспокойный и почти гневный.
– Обойдусь без ваших саксонцев, – крикнул он, – в бою они стоят крепко, это правда, но они тяжёлые и не могут повернуться.
– А как раз такие были бы тебе нужны, чтобы встали там, где стеной стать должны. Твои этого не умеют.
Белый всё больше терял терпение.
– Да! – воскликнул он. – Убегут, может, чтобы вернуться и напасть на врага, но это выносливые и безумные слуги.
Фрида слегка передёрнула плечами. По её насупленному лицу видно было, что за будущее наречённого она была не совсем спокойна. Князь, напротив, смеялся, говорил, мечтал и пытался удержать в себе веру, искусственно побуждённую. Малейшее противоречие могло её поколебать и повергнуть; поэтому он не позволял ничего, даже Фриде.
Поход за Вислу был уже приготовлен. Он должен был забрать с собой почти всех людей, потому что ему казалось, что их слишком мало, хотя очень верил в их мужество. Фрида оставалась в Золоторыи, под охраной Буськи, который глядел на своего отъезжающего пана так же грустно, как и она. Маленькая горстка гарнизона и рабочие мельника Ханки, которые строили на берегу огромные лодки, старый столяр и его зять также должны были остаться в замке, командиром которого Белый назначил Дразгу, забрав с собой Ласоту и Былицу.
Наленч, который был поначалу удивлён большой предприимчивостью и хладнокровием князя, ежедневно с ним общаясь, в разных ситуациях смотря на него вблизи, значительно ослабел в своей вере и сменил убеждение о его характере.
Он служил ему с прежним рвением, делал, что мог, – но не видел в нём человека, который мог бы стать завоевателем и героем. Не сопротивляясь настоящей экспедиции, Ласота почти от неё отговаривал, или по крайней мере хотел сделать осторожной, не советуя ставить всё на один кон. Зато Былица, льстя пану, ободрял, провоцировал и обещал великие завоевания. Князь более склонен был послушать его, чем подставить ухо советам Ласоты.
И экспедиция отправилась на Вроцлав.
VI
Оставшись одна в замке, Фрида не могла ни присесть, ни отдохнуть – такие зловещие предчувствия её терзали. Она выглядывала в окно на речку, где Ханко с плотниками трудился над кораблями и машинами, – и одно это зрелище как-то её развлекало.
Не в состоянии услышать разговоры этих людей, она только видела, что они боязливыми и враждебными взглядами одновременно смотрят на замок, что-то шепчут друг другу; Ханко тайно беседовал с зятем и беспокойно ходил.
Предчувствием женского сердца она начала опасаться этих людей, почувствовав в них врагов. Однако она приписывала это своей грусти и беспокойству, которые её переполняли, – и своим цветом всё притягивали.