Белый морок. Голубой берег

— Кто из них поднял руки, того не трогать!

— А вот их одежду реквизировать все-таки нужно, — добавил Ляшенко. — Иначе во что же оденешь невольниц?

— Правильно. Пускай Сосновский реквизирует у них халаты, ну и всякую другую одежду, но непременно объяснит при этом, почему мы вынуждены прибегнуть к такой мере. Только без проволочек, без проволочек!

— Будет сделано!

Связные бросились выполнять приказ, а на командный пункт вместо них мчались другие. Донесения, запросы, приказы… Как ни старались руководители отряда предусмотреть все перипетии операции заранее, но в ходе боя появилось множество проблем, которые нужно было решать буквально на ходу.

Нужно ли заминировать водопровод? Что делать с медикаментами и врачебными инструментами, которые невозможно забрать с собой? Как лучше организовать транспортировку многочисленных трофеев к Ирпеню, где в зарослях ивняка на противоположном берегу их ждали подводы?..

За всеми этими неотложными делами Артем и не заметил, как стремительно пронеслось время. Опомнился лишь тогда, когда со стороны Киевского шоссе внезапно донеслось несколько мощных взрывов. Невольно взглянул на часы — перевалило на третий час. Значит, они тут уже больше часа хозяйничают!

— Вот и досиделись! Группа прикрытия вступила в бой…

— Труби отбой, командир! Нам здесь ни минуты нельзя больше задерживаться! — В словах всегда невозмутимого, выдержанного Ляшенко прорвалась тревога. — Группа Дришпака долго не удержится на шоссе. Нужно поторопиться с отходом!

Артем выпустил в зенит две зеленые ракеты. Но партизаны, едва услышав взрывы мин на шоссе, даже без этого сигнала уже торопились к месту сбора отряда — перекошенной беседке на обочине просеки, которая вела от профилактория в глубь леса. Все прекрасно понимали, что их ждет, если регулярные немецкие войска навяжут здесь бой, заблокируют все отходы за Ирпень и зажмут в огненное кольцо. Поэтому каждый изо всех сил спешил к беседке, с тревогой прислушиваясь, что происходит на Киевском шоссе. Но там, к общему удивлению, вскоре воцарилась полнейшая тишина.

Тронулись через кусты к месту сбора и Таран с Ляшенко. Но не сделали они и десятка шагов, как впереди что-то со скрипом затрещало, натужно зашелестело и, будто с тяжелым придыханием, глухо упало на землю. Затем прозвучал громкий перестук топоров, чей-то предостерегающий окрик, и снова — треск, нарастающий шелест, могучий удар о землю.

— Молодцы павлюковцы, успели все-таки перекрыть завалом дорогу отхода, — бросил Ляшенко и ускорил шаг.

Возле перекосившейся беседки командиры застали целую группу раскрасневшихся, еще не остывших после боя, озаренных радостью победы партизан. Переступая с ноги на ногу, они торопливо сосали из рукавов цигарки, вытирали мимоходом мокрые от пота лица, перебрасывались короткими репликами.

— Твои все в сборе? Потери есть? — спросил Артем, едва увидев Заграву.

— Благодарение судьбе, обошлось без потерь. Вот жду Кирилла Колодяжного — он со своими ребятами пускает красного петуха по уцелевшим корпусам.

— Сосновского, Довгаля не встречал? Как у них?

— Сейчас здесь будут. Сами и расскажут…

Вскоре в вертикальной прорези просеки на фоне озаренного пожаром неба и в самом деле показались движущиеся фигуры. А через минуту в сопровождении сгорбленных под тяжестью мешков партизан появился Сосновский. Не промолвив и слова, суровый и сосредоточенный, он остановился поодаль, поставил между ногами пузатый чемодан и, сняв фуражку, принялся старательно вытирать платком намокшую внутреннюю сторону околыша. Его спутники, молча опустив на землю поклажу, тоже присоединились к своим. Последними подошли Хайдаров с Проскурой, которые осторожно и словно бы даже как-то торжественно несли кого-то наполовину завернутого в белое на самодельных носилках.

У Артема учащенно застучало в висках: кто?..

— Мотренко, — сказал кто-то из прибывших. — Никак, бедняга, не придет в сознание.

— Что с ним?

— Две пули навылет. Предплечье рассечено, череп задет. Мотренко первым на дамбе оказался. Ну и попал под прицельный огонь…

К Артему подступил Ксендз:

— У Мотренко дела плохи. Пленный врач по моему приказу сделал ему перевязку, он считает… Мотренко нужно было бы оставить где-нибудь у надежных людей. Он не выдержит перехода по бездорожью.

Но даже и без предупреждения Ксендза было ясно: с таким ранением ночная дорога может оказаться для Мотренко последней. В отряде все успели полюбить этого коренастого, покладистого человека, который отличался недюжинной физической силой и чистым, как у ребенка, открытым сердцем, но ничем сейчас не могли помочь ему. Разве лишь тем, что на руках донесли до Ирпеня и отдать под опеку Клавы Лысаковны.