Белый морок. Голубой берег

Слегка кивнув, Ляшенко в сопровождении связного главного дозора направился в ольховые заросли, а колонна, не сбавляя скорости, потянулась в котловину. Восход солнца застал ее на противоположном склоне. Рассветные сумерки сразу же исчезли с полей, унеслись в перелески и ложбинки, горизонты четко обозначились, удалились. И тут прозвучало чье-то радостное восклицание:

— Хлопцы, да мы ведь дома! Вон посмотрите направо…

Партизаны порывисто повернули головы и вдруг узнали чуточку вдали, на горизонте, знакомые очертания Бабинецкого леса. Именно оттуда отправились они вчера вечером с затаенной тревогой в сердцах в Пущу-Водицу. Будто внезапный порыв вихря, над колонной пронесся вздох облегчения: наконец!

А в следующий миг, не сговариваясь, все вдруг свернули с тракта и изо всех сил бросились взапуски по стерне к такому родному, такому желанному сейчас лесу. Бежали с удивительной легкостью, будто и не они преодолели перед этим по бездорожью столько километров, бежали, будто и не было бессонной ночи и лютых тревог, от которых не раз замирали сердца. И как только очутились среди стройных сосен и аккуратных берез, без команды остановились, зачарованно оглядываясь вокруг, будто все еще не верили, что вот они снова на том же месте, где вчера многие из них оставляли надежду увидеть восход солнца. Смотрели друг на друга, удивлялись, и невольные слезы наплывали всем на глаза.

Подхваченный неудержимым живым потоком, проникнутый общим порывом, Артем тоже не заметил, как перемахнул стернище и оказался на опушке леса. Лишь обхватив исклеванный осколками шершавый ствол березы, наконец понял, всем своим существом понял, что и ночные многокилометровые переходы, и форсирование Ирпеня, и адское быстротечное побоище в Пуще-Водице уже остались позади, что операция, которой он так ждал, к которой так упорно готовился и за которую так тяжело переживал, завершилась. И от осознания величия свершенного отрядом отступили куда-то, отплыли и душевные волнения, и сверхчеловеческая усталость, и жажда. Только радость, невыразимая и неудержимая радость распирала грудь.

— Товарищ командир, — кто-то слегка дернул его за рукав, — Мотренко зовет вас…

— Мотренко? — будто очнулся Артем. — Он что, пришел в сознание? — И, не дожидаясь ответа, бросился между подводами, которые уже выстраивались на тесной лесной дороге в походные порядки.

Возле одной из них увидел Клаву, Ляшенко, Заграву.

— Ну, как Дмитро? — обратился он к ним издалека.

Однако никто не проронил ни слова. Лишь Клава кинула взгляд, полный скорби, на бричку. Там, на приувядшей луговой отаве, по грудь прикрытый шинелью Загравы, неподвижно лежал уже не похожий на самого себя Мотренко. Бледный, даже восковой, какой-то непривычно суровый и сосредоточенный, с темными серпами под глубоко запавшими глазами, он будто в последний раз всматривался в нежную небесную голубизну, подернутую в зените серебристыми полосами легких перистых облаков, и, казалось, думал свою главнейшую думу. Артем молча склонился над ним.

— Так мы уж, можно сказать, дома, командир? — вскоре услышал он еле слышный шепот.

— Да, Дмитро.

— А наших много осталось?.. Там, в Пуще-Водице…

— Все живы, Дмитро, и все здесь.

— Ну и слава богу. А я вот… хочу попросить: положите меня на землю… На земле, говорят, легче умирать…

— Да что ты, Дмитро! Мы вот отправим тебя на лесовой отруб к Мокрине и выходим. Непременно выходим!

Мотренко чуть-чуть улыбнулся одними губами:

— Нет, командир, я свое уже отходил. Хорошо или плохо, но… отходил. А вам… вам желаю еще долгих дорог… До самой победы…

— Оставь! Мы вместе отпразднуем победу. Соберемся хотя бы вот на этой опушке и вспомним свои дороги… Не так ли, хлопцы?

Но хлопцы молчали.

— Я как раз и хотел тебя попросить, командир… Прикажи похоронить меня именно на этой опушке… Чтобы моя последняя дорога вечно лежала у меня на виду… — На миг он затих, видимо собираясь с мыслями: — А после победы… я хотел бы, чтобы после победы вы собрались как-нибудь здесь… И спели «Козака несуть»… Чтобы мне не так грустно было одному… Обещай, командир… — И устало закрыл глаза.

— Обещаем, Дмитро! Все твердо обещаем!..

II

— Товарищ командир, немцы! — сквозь монотонный шепот леса до слуха Артема донесся тревожный голос.

Но за последние трое суток Артему уже столько раз приходилось слышать такие донесения, что сейчас у него даже закралось сомнение: в самом ли деле кто-то промолвил эти слова или, может, это только послышалось? Ему, до предела измученному бессонницей и усталостью (только прилег было под бричкой после тяжелого ночного перехода), просто до невероятности хотелось, чтобы этот голос оказался плодом болезненной фантазии, однако в следующий миг кто-то слегка прикоснулся к его плечу и снова сказал:

— Товарищ командир, они только что в Коблицу вступили.