Белый морок. Голубой берег

Артем через силу раскрыл воспаленные веки. И тут же зажмурился: яркое дневное сияние, будто лезвием бритвы, так полоснуло по глазам, что они вдруг набухли слезами. В сизой мути он все же успел заметить перед собой чью-то наклонившуюся могучую фигуру, от которой крепко несло табаком, потом и дикой лесной смородиной.

— Сколько их там?

— С батальон, видимо, будет. Все на машинах…

Артем наконец узнал Кирилла Колодяжного и сонно произнес:

— Не те ли, что вчера нас под Ваховкой застукали?

— Похоже, они.

С трудом оторвав от разостланной на земле брезентовой накидки тяжелую голову, Артем порывисто встал. Вокруг под замаскированными ветвями возами вповалку лежали партизаны, сваленные мертвецким сном, запыленные, давно не бритые, до предела изнуренные бесконечными маршами, голодом и жаждой.

— Так что будем делать, командир? Они ведь вот-вот разведку в лес вышлют… Это как пить дать! Может, объявить боевую тревогу?

— Подожди с тревогой! Зачем будоражить людей, когда большинство коней совсем подбились и уже не в состоянии сделать хотя бы один марш-бросок? — довольно рассудительно и спокойно пригасил запал Кирилла Ляшенко. Простоволосый, с расстегнутым воротником, он сидел под соседней бричкой и записывал что-то огрызком карандаша в блокнот, то ли прикидывая будущий маршрут отряда, то ли, быть может, анализируя последние разведданные.

«И когда только Данило отдыхает? — подумалось Артему. — Сам же ведь как хрущ, а выносливости на вола хватит. Железный какой-то…»

— Нужно бы, Артем, с командирами взводов посоветоваться…

— Нам в самом деле нужно, Кирилл, посоветоваться, — обратился Артем к Колодяжному. — Так что позови Довгаля, Заграву и Сосновского, а сам кати на опушку. Внимательно смотри там… Чуть что — немедленно докладывай.

Колодяжный тотчас же кинулся выполнять приказ, а Артем достал из передка брички обложенное со всех сторон свежей травой высокое ведро и, приникнув к его краям пересохшими губами, жадно начал пить тепловатую, с противным болотным запахом воду. Затем, подвернув внутрь ворот гимнастерки, наклонился и принялся плескать воду себе на затылок. Приятная игольчатая дрожь пробежала по телу, в голове сразу же прояснилось, стало легко и просторно. Лишь в суставах так и оставалась тупая застоявшаяся боль да щемили, будто натертые красным перцем, воспаленные веки.

— Слушай, Артем, я вот тут кое-что прикинул, взвесил, сопоставил, и, знаешь, совсем неутешительная предстает для нас картина, — из-под брички подал голос Ляшенко, постукивая по блокноту огрызком карандаша. — Ошибочными оказались наши предположения и расчеты. И если сейчас не принять мер, отряд может оказаться перед катастрофой.

«Перед катастрофой»… Эти слова Данила неприятно поразили Артема, хотя он и сам хорошо видел, что начиная с Бабинецкого леса, где они оставили на вечный покой Мотренко и дождались группы прикрытия, все для них складывалось совсем не так, как хотелось бы. Планируя операцию в Пуще-Водице, они с Ляшенко заранее знали: после разгрома офицерского профилактория под самым носом у киевских фашистских заправил за ними непременно будет организована погоня. И возможно, даже с танками или артиллерией. Поскольку же сходиться в открытом бою с явно превосходящими силами противника отряд не мог, то думалось, он стремительными и, на первый взгляд, бессистемными рейдами в бассейнах Здвижа, Тетерева, Ужа и Припяти собьет карателей с толку, запутает свои следы и, таким образом, увернется из-под нацеленных ударов. Но сложилось так, что отряд вот уже трое суток подряд никак не может оторваться от преследователей. Это огорчительное обстоятельство, конечно, спутало все планы, однако ничего катастрофического Артем пока не видел. Не оторвались от погони сегодня — оторвутся завтра! И эту его чрезмерную уверенность, самоуспокоенность очень быстро ощутил Ляшенко, потому и сказал необычно суровым тоном:

— Так вот: я хочу честно и откровенно доложить товарищам свой взгляд на обстановку. И прошу не обижаться, если изложу не очень утешительную правду…

— О чем речь, Данило? Правда, пускай даже самая суровая, еще никого горбатым не делала… Докладывай, как найдешь необходимым. Лишь бы это пошло на пользу нашему делу…

Тем временем собрались командиры взводов. Какие-то измятые и вялые, с темными метками под покрасневшими глазами, они вопросительно посматривали то на Тарана, то на Ляшенко: что случилось?

— Разве не слыхали? Разве Колодяжный ничего не сказал?

— Это о чем вы? О карателях в Коблице?.. Так мы уже привыкли к их постоянному присутствию.

— Именно это и самое страшное, что привыкли, — сказал Ляшенко, покидая свое место в тени. — Нам необходимо немедленно избавиться от этой привычки и подумать, как нужно действовать дальше, чтобы поскорее уйти от опасного соседства карателей.

— Что делать? — ехидненько прищурил глаз Заграва. — А то, что и до сих пор делали: смазывать пятки и двигаться изо всех сил, пока соль на плечах не выступит.