Белый морок. Голубой берег

Колодяжного так и затрясло от обиды и возмущения. Разве же была хоть крупица его вины в том, что все так сложилось?.. Лица спутников Кирилла тоже постепенно стали каменеть, наливаться недобрым кумачом, а руки непроизвольно потянулись к оружию. Казалось, сболтни Довгаль еще хоть слово — и беды не отвратить.

— А ну прикусите языки! Не время разводить дискуссионный клуб! — чтобы пригасить спор, сердито прикрикнул на них Артем. — Можете не сомневаться: поступим по совести. Пока не разыщем товарищей или хотя бы не узнаем об их участи, в лагерь не тронемся. Не имеем права трогаться. Вот так!

— Правильно говоришь, — вместе со стоном вырвалось у Данила, который, меняясь в лице от боли, никак не мог дождаться, пока Клава закончит перевязку. — Правы Заграва и Хайдаров или виноваты, но мы обязаны сделать все, чтобы их разыскать. Следовательно, ночевать придется где-то здесь.

— Среди этого побоища?

— Отряд нужно отвести в лес, а здесь оставить «маяк»… Ну а за ночь необходимо побывать в окрестных селах, изучить обстановку и одновременно навести справки про Василя и Хайдарова. Не могли же они исчезнуть бесследно. Кто-то да должен был их видеть…

Солнце висело на вечернем горизонте, когда в глубину затальских лесов отправились разведчики-квартирьеры. Пока они подыскивали подходящее место для ночлега отряда, партизаны похоронили на высоком правом берегу под стройным явором своих павших побратимов, возвели высокую насыпь и поклялись над нею беспощадно отомстить оккупантам. Затем упаковали боевые трофеи, увязали их на перегруженных возах и с первыми сумерками двинулись в путь. А отделение Колодяжного оставили «маяком» возле кладбища обгоревших немецких машин над Талью.

Путь партизанского обоза на этот раз оказался легким и коротким. Примерно в трех километрах от реки между древними величавыми соснами на песчанистом пригорке был объявлен ночной привал. Волна облегченных вздохов тотчас же прокатилась по колонне — все внезапно с болезненной остротой почувствовали, как тяжелым чугунным прессом легла на плечи усталость. Не вспомнив ни о еде, ни о подстилке, хлопцы будто подкошенные падали где кто стоял и, едва коснувшись головой земли, мгновенно засыпали.

Однако у командиров сон в эту ночь был тревожный и прерывистый. Как улыбку судьбы, ждали они сигнала от Кирилла Колодяжного с берегов Тали о том, что Заграва с Мансуром объявились. Но ожидание это оказалось напрасным: вестей с «маяка» не было.

Под утро стали возвращаться разведчики, которых Ксендз разослал вечером по окрестным хуторам и селам. Они тоже не принесли утешительных новостей; никто нигде о Заграве и Хайдарове ничего не знал.

Последними в походный лагерь возвратились разведчики с леоновского направления. От них и стало известно, что вчера в Коблицу в предвечерье, через несколько часов после того, как эсэсовская мотоколонна спешным порядком отправилась «на партизан», из лесу выскочила какая-то черная легковая машина и на бешеной скорости промчалась по центральной улице.

— И что из этого? — с равнодушным выражением спросил Артем.

— А то, что в черной легковой машине вместе с немцами было двое гражданских. Коблицкий староста клянется, что эти двое — партизаны. Хотя, конечно, паспортов он у них не проверял, но…

— Что «но»? — спросил Довгаль.

— Мы ему верим! — закончили свой рапорт разведчики.

— Чудеса какие-то, да и только, — обескураженно развел руками Сосновский.

Но для Артема ничего удивительного и необычного не было в этом известии. Наоборот, именно оно наконец поставило все известные факты в четкий логический ряд: следы протектора легкового автомобиля возле «гнезда» Хайдарова, черный лимузин на бешеной скорости в Коблице с двумя гражданскими и, наконец, исчезновение из отряда Василя и Мансура…

«Ну, вот все и встало на свои места. Никакой загадочности, как и никаких надежд. Эх, Василь, Василь!.. — Тут Артему вспомнилась притененная опушка в Коблицком лесу, привал до предела утомленного изнурительными походами партизанского отряда и наэлектризованный Заграва, рвущийся в бой. Свой последний бой! — А я предчувствовал тогда, точно предчувствовал, что Василь идет на смертный рубеж. И все-таки послал… Зачем же я послал, почему не уберег от беды?..»

Именно здесь, на песчанистом пригорке под столетними соснами, Артем с какой-то особенной остротой понял, какое невыразимо тяжкое горе постигло его. Горячий и непоседливый, до безрассудства храбрый и самоотверженный, этот весельчак и балагур, считай, для половины отряда был больше чем брат или товарищ — он был словно бы своеобразным талисманом удачи. И вот теперь… теперь Артему казалось: с исчезновением Загравы он осиротел, навсегда потерял что-то слишком важное, что помогало ему бороться и жить.

— Нет, что-то тут не так, — откуда-то издалека, очень издалека донесся до слуха Артема глухой голос Ляшенко. — В той легковой машине необязательно же должны были быть Василь с Хайдаровым…

— В конце концов, они скорее воспользовались бы своим последним правом, чем оказались в плену, — решительно заявил Кирилл Колодяжный.