Белый морок. Голубой берег

— Не уверен. Я наперед знаю: Матвей не имеет никакого отношения к событиям в Загорье. Если Заграве от Корнина не с руки было туда заявиться, то как сумел бы Довгаль оказаться в Загорье из-под Коростеня? Да и когда бы он успел? И в его ли это натуре?..

— Голова идет кругом. Не знаю, что и думать… что делать…

— Сделаем! Все, что нужно будет, сделаем! Единственное могу обещать: пока в моей груди бьется сердце, пусть враги наши не ждут пощады! Рано или поздно, а я выведу их на чистую воду, кем бы они там ни были! Смерти Олексы Стаха никому не прощу…

И снова в палатке надолго воцарилась тишина. Лишь когда открытый вход начал наливаться предрассветной просинью, они молча встали и попрощались. Ксендз направился в свою пещеру, а Артем, прихватив планшет с бумагами, разбудил ординарца и в его сопровождении зашагал через гребень вала в сторону Семенютиного «маяка». С кем еще мог посоветоваться сейчас, с кем мог поделиться своими болями и тревогами, как не с комиссаром Ляшенко?

На мостике через пересохший лесной ручеек он неожиданно лицом к лицу столкнулся с гонцом от Ляшенко.

— Я за вами, товарищ командир… Как хорошо, что мы встретились! У нас тут такая новость… Комиссар послал меня в лагерь сообщить, что Митрофан Мудрак возвратился…

— Да неужели?! — На радостях Артем обнял гонца. — Где же он, Митрофан наш?

— В хате. Там Клава-врач бинты ему сейчас отмачивает…

Не чувствуя земли под собой, Артем пустился рысцой к темному Семенютиному жилищу. С чем же возвратился Мудрак?..

Несмотря на очень раннюю пору, вся Ляшенкова команда (именно так называли в лагере небольшую группу партизан, которые под надзором Клавы Лысаковны долечивали раны, выздоравливали после болезни и легких ранений на Семенютином отрубе и выполняли одновременно нехитрые хозяйственные работы, несли караульную службу) была уже на ногах. Дымя цигарками, хлопцы толпились на крыльце, бесшумно шныряли под окнами в надежде хоть краешком уха услышать, какие же вести принес Мудрак из брянских краев. Сколько ведь товарищей провожали они в разведпоходы с горячими надеждами, а возвратился пока лишь Иван Приходько. Возвратился ни с чем, еле живой и до предела измученный… И сейчас их, будто застаревшая рана, мучила единственная мысль: неужели и Мудрака постигла неудача?

Артем быстрыми шагами взошел на крыльцо. Под откровенно завистливыми взглядами вступил в сени, резко дернул дверь светлицы.

— Куда? Разве не слыхали, что я сказала? — остановил его суровый оклик Клавы. Но тотчас же она узнала прибывшего и уже деликатнее добавила: — Ох, нетерпеливые! Может, сначала дали бы возможность промыть человеку раны?..

— Да это же не дамский салон, Клава! — улыбнулся Ляшенко со своего ложа. — А мужчины ничего непристойного не усматривают в промывании честно нажитых ран.

Лишь переступив порог светлицы, Артем увидел голого до пояса, босоногого, неправдоподобно костлявого человека, который, согнувшись в три погибели, стоял на коленях над деревянным корытом, а его ребристую, густо усеянную чирьями и язвами спину Клава поливала из кружки каким-то ароматным травяным настоем и осторожно протирала ваткой. Не только Артем, а наверное, никто в отряде, встретив где-нибудь на лесной просеке, не смог бы узнать в этом изможденном, обросшем щетиной человеке совсем недавно крепкого как дуб, сурового на вид Мудрака.

— Ну, здравствуй, здравствуй, Митрофан! С возвращением!

— Спасибо-т, командир. Только что-то растерял свое здоровье-т…

«Оно и видно, что растерял по крутым дорогам. Наверное, тебе, бедняга, за семь недель пришлось не раз лиха хлебнуть…» Но каким нежным сочувствием ни полнилось Артемово сердце к этому человеку, сейчас его мало интересовали приключения Митрофана. Со жгучим нетерпением он ждал ответа на главный вопрос: успешны ли оказались странствия Мудрака, сумел ли он найти тропинку к Ковпаку и Орленко?

— Ну-т и задали же вы мне мороки-т, командир… Не раз думал, на тот свет скорее попаду-т, чем выполню-т ваши наставления… — видимо поняв, чего от него ждут, начал было Митрофан.

— Подожди с разговорами! — прервала его Клава. — Мне голову твою еще нужно обработать…

— А может, сестрица, пусть бы хлопцы меня обрили-т…

— Чего захотел! Как же ее обреешь, если она вся струпьями покрылась?.. Потерпи, я недолго! — Она плеснула из кружки пахучей теплой водой на чуб, сбившийся комьями, и быстро начала орудовать тампоном и пинцетом.