Белый морок. Голубой берег

— Не в моих правилах гадать, уважаемый; я привык верить фактам, и только фактам. А они неоспоримо свидетельствуют: в Загорье произошло то же самое, что когда-то в Миколаевке. Помнишь нашего доброго друга сельского старосту Прохора Кныша? Так вспомни, как его Одарчук на тот свет отправил!

Тяжко клонится голова Артема на грудь, на лбу у него собираются две глубокие морщины: «Кто же, кто осмелился самовольно поднять руку на Стаха? Кому это нужно было? Зачем?.. Довгаль, скажем, сейчас со своим взводом где-то под Коростенем, и дай ему боже управиться с боевым заданием. Разве Заграва? Неужели, возвращаясь из-под Корнина, он сумел сделать такой крюк?..»

— Нет, не может этого быть!

— Случилось, командир, случилось! Олекса Стах, как и Прохор Кныш, оказался безвинной жертвой нашего головотяпства…

— А вы не можете допустить мысли, что этот произвол учинил кто-то другой? — не покидала все еще надежда Артема.

— Своих доморощенных лжегероев загоряне наверняка бы узнали: ведь экзекуция происходила средь бела дня. Как свидетельствуют очевидцы, партизаны были явно пришлые. Они на конях влетели в село, притом с советскими песнями и под красными знаменами. Разогнали полицаев, сожгли управу, а потом созвали митинг и принародно повесили Стаха на телеграфном столбе… Какого человека мы потеряли!

«Неужели все-таки кто-нибудь из наших это учинил? Неужели Заграва?.. — лихорадочно пульсирует, стучит молотком в виски Артема жгучая мысль. — Только как он мог оказаться в Загорье?.. Или, может, вырвавшись на свободу, бросил коню под хвост утвержденный нами маршрут? Ну, Василь, за такие выходки… Под суд сукина сына!»

Метнувшись к выходу, Артем резко бросил в темноту:

— Дежурного!

Когда на этот зов явился оторопевший Павлюк, приказал немедленно вызвать Заграву.

— Товарищ командир, но ведь он только что уснул… Весь первый взвод спит вповалку после возвращения с операции…

— Даже если Заграва полумертвый, на плечах тащи сюда! Ясно?

Павлюку, наверное, и в самом деле пришлось переть на плечах сонного Василя, потому что прошло не пять и не десять минут, пока в шалаш втиснулся заспанный, расхристанный, весь измятый и взлохмаченный командир первого взвода. Не козырнув, а лишь нехотя махнув рукой, будто отгоняя муху, он недовольно пробормотал:

— Ну, вот и я… Что нужно? — и смачно зевнул.

Эта нарочито развязная манера держаться, панибратски-пренебрежительный тон, столь характерные для одарчуковской «вольницы», невзрачный внешний вид Василя — все это раздражало, выводило Артема из равновесия. В другой раз он наверняка ограничился бы деликатным замечанием, но сейчас взорвался гневом:

— Ты хотя бы застегнулся, негодник! А ну, привести себя в порядок!

Того словно ледяной водой окатило с головы до ног. Вытянувшись, он мигом застегнул воротник, пригладил ладонью чуб…

— А теперь повтори при Витольде Станиславовиче все то, что докладывал мне об операции под Корнином!

Василь понял, откуда гроза надвигается. Выходит, снова этот Ксендз какие-то силки расставляет. Отчего бы командир стал поднимать среди ночи с постели и приказывать вторично отчитываться о рейде под Корнин? Однако Заграва не смутился, не вспыхнул, а лишь пожал плечами и произнес с едва скрытой иронией:

— Как, слово в слово повторять?

— Если сумеешь, повторяй! — даже не посмотрел на него Артем.

— Ну, если возникла такая срочная необходимость… Дело вот как было, — начал он рассудительно. — Операция «Воля», инициатором которой был товарищ Сосновский, осуществлялась в строгом соответствии с утвержденным вами планом. Как известно, четверо суток назад я отправился отсюда со своим взводом вдоль Тетерева, потом выбрался к верховьям Здвижа, чтобы проникнуть оттуда в бассейн реки Ирпень. На приирпенскую пойму мы прибыли на рассвете, где и замаскировались на дневку. Но чтобы не терять зря времени, разослали разведчиков по окрестным селам — проверить, не было ли липой знаменитое письмо корнинцев. Люди подтвердили, что в ближайшее воскресенье и в самом деле назначена отправка молодежи на каторгу в фашистский фатерлянд. И подтвердили не только в Корнине, но и в Мохначке, Сущанке, Лучине и других селах. Одним словом, мы установили самое главное: слезное письмо корнинцев к партизанам не было провокацией…

Слушал Артем Василя и тайком гордился: как вырос за несколько месяцев этот недавний повеса и заводила Заграва! Без лишних слов, четко и просто научился передавать суть дела, так что мало когда возникала необходимость переспрашивать его.