Хелена Вайгель начинает репетиции семи сцен из брехтовского «Страха и отчаяния Третьей империи» (название постановки: «99 %. Образы III Рейха»). Беньямин дарит ей гвоздики и расспрашивает обо всем, что связано с новыми произведениями Брехта. Он восторженно отзывается о стихотворении «Лао-Цзы». Режиссер Златан Дудов просит всех гостей покинуть репетицию.
Беньямин посещает премьеру «99 %» в
Штеффин пишет Беньямину, что Брехт просил его что-нибудь написать о постановке, «чтобы он смог услышать квалифицированное суждение». Отвечая на вопросы датской полиции о предполагаемом приезде Беньямина, Брехт сообщает, что еще не принято решение, на какой срок он приедет, но предположительно на два-четыре месяца; «это обычная летняя поездка, и Беньямин не планирует ничего определенного».
Беньямин прибывает к Брехту и снимает комнату поблизости у владельца фруктового хозяйства Томсена. Он запи
сывает темы бесед: «Вергилий и Данте», «Марксизм и его интерпретаторы», «Исчезновение государства» и «Советская литература».
Разговоры Брехта и Беньямина об «эпическом театре», логическом позитивизме и «чистках» в Советском Союзе.
Журнал
Возобновляется беседа о политических репрессиях в Советском Союзе и исчезновении Эрнста Оттвальта. Маргарет Штеффин предполагает, что и Сергея Третьякова тоже больше нет в живых.
Разговор о Бодлере.
Беньямин пишет Китти Маркс-Штейншнейдер, что несмотря на тесную дружбу с Брехтом, он собирается работать уединенно. В его работе содержатся «вполне определенные моменты», неприемлемые для Брехта. Брехт признает, что политический курс советских идеологов разрушительный, это «крах всех наших усилий за последние двадцать лет».
Беньямин записывает высказывания Брехта о работах теоретиков партии Лукача и Куреллы, о военной промышленности в социалистической экономике, об отношении Маркса и Энгельса к рабочему движению. Одно из заявлений Брехта звучит следующим образом: «Сегодняшняя власть в России — это автократия, со всеми ее ужасами».
Разговор о стихотворении Брехта «Обращение крестьянина к своему волу», об отношении к Сталину, о Троцком, чьи труды заставляют провести скептическую переоценку положения дел в СССР. Брехт полагает, что, если подозрения подтвердятся, «то придется бороться с режимом — и даже открыто выступить против него». «Однако, к сожалению, или Божьей милостью», подозрение еще не стало окончательным. Снова разговор о Лукаче, Андоре Габоре, Курелле, о трудах Маркса, «Избирательном сродстве» Гёте и об Анне Зегерс.
Брехт записывает, что «полезно прочесть» работу Беньямина о Бодлере, однако критикует понятие «ауры» как «мистику», как вещь «просто-таки ужасную».
Брехт просит редакцию
Брехт зачитывает Беньямину свою «полемику с Лукачем» и спрашивает, можно ли публиковать эти «завуалированные, но решительные нападки». По мнению Брехта, речь идет о «вопросе власти»; у него в Москве нет друзей, нет их и у самих москвичей, «словно у мертвых». Разговор о фашизме, вызванный вопросом, нужно ли включать в том «Стихотворений эмиграции» (временное название для будущих «Свендборгских стихотворений») «Детские песни». В разговоре Беньямин «ощутил в Брехте силу, способную бороться с фашизмом».
Брехт говорит, что в России пролетариат находится под властью диктатуры. Беньямин сравнивает форму власти, названную Брехтом «пролетарской монархией», с «гротескными природными диковинками», такими как «рогатые рыбы или другие чудовища глубин».
Беньямин описывает в письме Максу Хоркхаймеру свою и брехтовскую позицию относительно Советского Союза, который
Брехт комментирует в своём дневнике реплику Беньямина о том, что, по мнению Фрейда, сексуальность однажды вообще отомрет.