Беньямин и Брехт — история дружбы

Посредничество Брехта в публикации «Произведения искусства в эпоху его технической воспроизводимости» было безуспешным. После того как Маргарет Штеффин отправила машинопись первой немецкой редакции Асе Лацис, Бернхарду Райху и Сергею Третьякову, Брехт отослал вторую редакцию в Das Wort [277], которая объяснила отказ в публикации сразу двумя причинами: текст был слишком длинным и статья на сходную тему уже была получена от другого автора[278]. Сам по себе объём текста не объясняет отказа. Тезисы Беньямина могли натолкнуться в Москве на враждебность, схожую с впечатлением Райха, писавшего Беньямину о «чудовищном отвращении», вызванном эссе; сам способ изложения был ему чуждым. Он не понимал, почему «разрушение ауры [становилось] преимуществом», и готов был биться об заклад, «что глубоко личное отношение к произведению искусства и выражение в нем индивидуальности сохранятся даже при социализме, и станут даже еще сильнее»[279]

. История с Жидом и Московские процессы также не способствовали публикации.

Чем сильнее редакторы Das Wort старались скрыть подлинные причины отказа в публикации эссе Беньямина, тем яснее, что он произошел вопреки воле Брехта[280]. Наобо рот, он не стал бы так горячо защищать эссе Беньямина, если бы не ценил его. Именно одобрение выражалось планом Брехта рекомендовать тезисы «Произведения искусства» к изданию в качестве программной работы Общества Дидро. Брехт писал Горелику, что он хочет взять статью Райха о Шекспире, а также «эссе Беньямина „Воздействие технической воспроизводимости на искусство“, с описанием последствий массового тиражирования (фотографии, кино и т. д.) для искусства и отношения к нему»⁴⁹⁶

.

Решающим свидетельством позитивного отношения Брехта к исследованию Беньямина является совместное редактирование, происходившее в полной споров, но плодотворной атмосфере Сковсбостранда в августе 1936 года. Беньямин рассказывал:

Утренние часы были посвящены тщательному обсуждению моего эссе, известного тебе во французском варианте. Брехт принимал его не без противоречий, и даже столкновений. Однако все это было весьма продуктивно и привело, не затронув ни в коей мере самой сути произведения, к ряду достойных внимания улучшений. Его объем вырос почти на четверть [281].

Брехт был просто предназначен для этого спора. Размышления Беньямина о теории восприятия были тесно связаны с идеями «Трёхгрошового процесса» Брехта, в свою очередь отталкивавшегося от «Краткой истории фотографии» Беньямина⁴⁹⁷. Невозможно усомниться в искренности Брехта, связывавшего себя с эссе в приписке к письму Беньямина Вилли Бределю:

Дорогой товарищ Бредель,

Редактирование эссе «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости», в котором я участвовал, заняло определенное время, так что Беньямину теперь нужно еще несколько дней [для первого «Парижского письма» — Э. В.]. Пожалуйста, оставьте для него место!

Сердечно, Ваш

Брехт⁴⁹⁸

Это было больше чем дружеской протекцией; Брехт придавал тексту значимость с точки зрения литературной политики. Косвенное одобрение также различимо в том, как Брехт повторил беньяминовское противопоставление: «Вот что означает эстетизация политики, которую проводит фашизм. Коммунизм отвечает на это политизацией искусства»⁴⁹⁹

. В стихотворении «На запрет театральной критики» из цикла «Немецкие сатиры» 1937 года Брехт писал: «Режим / Очень любит театр. Если режим / Кое-чего достиг, то это главным образом в области театра»⁵⁰⁰. В заметках Брехта «О театральности фашизма» от 1939 года мы находим фразу: «Рассмотрим театральность в поведении и выступлениях фашистов»⁵⁰¹. Это упомянуто и в дневниковой записи от 6 декабря 1940 года: «Мы должны изучать театральные элементы обычаев и традиций. Я уже поработал над приложением театральных приемов к политике фашизма»⁵⁰².

Иногда Брехт использовал тексты Беньямина особым образом, неявно цитируя их или — как мы увидим в примере о философии истории — развивая идеи, связанные с ними. То, как Брехт делал темы и идеи Беньямина своими, показывает, что он знал и одобрял творчество друга. Вот одна из «Историй господина Койнера», написанная около 1929 года: