Беседы с Ли Куан Ю. Гражданин Сингапур, или Как создают нации

ЛКЮ просто не понимает, как правление может быть мудрым, если оно недостаточно жесткое. Сильные правители принимают жесткие решения, которые годами не теряют своей силы. Слабые правители, принимая слабые решения или не принимая никаких решений вообще, только усугубляют уже сложившееся неблагополучие. Такова часто цитируемая мудрость, которую Никколо Макиавелли проповедует в своей книге «Государь». Развернем чуть подробнее его знаменитые рассуждения: «Государь… не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствует беспорядку. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица… По этому поводу может возникнуть спор, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись. Говорят, что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх… Однако государь должен внушать страх таким образом, чтобы, если не приобрести любви, то хотя бы избежать ненависти, ибо вполне возможно внушить страх без ненависти» [цит по: Макиавелли Н. Избр. произведения / Пер. Г. Муравьевой. М.: Художественная литература, 1982. –

Примеч. пер.].

ЛКЮ знает (и не скрывает своего убеждения), что в этих словах Макиавелли есть определенный смысл. Он часто выражал беспокойство, что, если его как правителя никто не будет бояться, его действия окажутся бессмысленны и неэффективны.

Разумеется, в разных культурах на это смотрят по-разному, но в общем и целом человеческая природа повсюду проявляется в одних и тех же совершенно очевидных чертах. Если не считать каких-то редких исключений (они бывают простительны в военное время), чрезмерная и дешевая популярность слишком часто сопутствует пролезшим во власть посредственностям. Выдающийся человек на посту правителя вынужден иной раз принимать тяжелые решения. Никто не желает быть ущемленным – даже если это в интересах всего общества. В какой стране население само будет настаивать на том, чтобы автомобили облагались налогом за их использование в час пик? Хотя ведь всем ясно, что результат такой меры будет благоприятен для всего общества. Как и все нормальные люди, ЛКЮ мечтает о том, чтобы все его любили, но он не собирается платить за это отступлением от здравого смысла в управлении страной. Поэтому и его макиавеллизм так часто бывает неправильно истолкован (макиавеллизм самого Макиавелли тоже редко толкуют так, как он того заслуживает). Это учение направлено на максимальный результат, в нем нет ни грамма лицемерия. Это мощное и полезное средство в руках сильного правителя, которое должно занимать не последнее место среди инструментов для реализации его воли.

Дальнейшее развитие этой мысли само собой приводит нас к главному сопернику Сингапура «в легчайшем весе» в этом сообществе сверхпреуспевающих стран-малюток. Это Гонконг. Между этими странами много общего, включая и то, что они заселены в основном китайцами, что они достигли впечатляющих успехов и что Китай давно уже не спускает с них глаз. Я вспоминаю первого китайского губернатора Гонконга в эпоху, последовавшую после британского владычества, человека по имени Дун Цзяньхуа, одного из самых аристократически воспитанных политиков.

Я спрашиваю ЛКЮ: «До приезда сюда я имел краткий разговор с Дун Цзяньхуа. Это очень приятный, очень веселый человек. Мне он очень понравился. Я слышал, что пресса в Гонконге отзывается о нем не слишком любезно, звучат какие-то обвинения, но, я думаю, история еще вспомнит о его заслугах. Так вот, он спросил меня, над чем я сейчас работаю, и я ответил, что собираюсь писать книгу о министре-наставнике ЛКЮ. Услышав это, он воскликнул, что Ли – великий человек».

На лице ЛКЮ я не увидел ни тени улыбки. Он всегда всем своим видом демонстрирует, что абсолютно недоступен для лести. Возможно, так оно и есть. Не мне судить, поскольку я перед лестью просто беззащитен.

Он говорит: «Позвольте рассказать о моих отношениях с этим человеком. Я был знаком с Дун Цзяньхуа, когда он был известен в Гонконге всего лишь как сын крупного магната-пароходчика. Я оказался в городе именно в тот момент, когда Дун собирался заступить на пост исполнительного директора в фирме своего отца. Я объяснил ему: самое важное, что он мог бы сейчас сделать, – это восполнить пробелы в своем образовании. Британцы оставили их – то есть умышленно взяли и оставили весь этот народ – с кантонским диалектом китайского и огрызками английского, чтобы можно было как-то взаимодействовать с местной аристократией. Я бы на вашем месте, сказал я, вплотную взялся за изучение мандаринского диалекта и английского – последнее жизненно необходимо для связи с окружающим миром».