Меня тронул этот искренний рассказ. Я еще на шаг сблизился с реальным человеком: «Да, это очень здоровый подход. Я тоже этим занимался. И дыхательными упражнениями».
Он добавляет: «Это один из способов, как можно снять напряжение. Но я где-то читал… нет, это описано во многих источниках, что Черчилль без страха погружался в свои депрессивные состояния и выходил из них с обостренным воображением, с новыми силами, которые позволяли опять приняться за работу. Можно, знаете ли, предположить, что в минуты депрессии его разум занимался кристаллизацией тех идей и мыслей, которые до того момента были никак не сформулированы. И как лучше? Я никогда не принимал Prozac. Дочь однажды дала это лекарство моей жене, но оно не подействовало, так что мы это прекратили».
«А ничего другого она не пробовала?»
«Нет».
Судя по рассказам (в том числе и от его лица), никто из окружения не был так близок ЛКЮ, как его жена Чу. Ли утверждает (а другие не берутся спорить), что она как минимум не уступает ему в интеллекте. Только подумайте: ЛКЮ у власти с конца 50-х, до сих пор он в Сингапуре у всех на виду, и за все это время не было ни единого намека на какие-нибудь эскапады в стиле Тайгера Вудса или Билла Клинтона. Кстати, и в финансовых делах даже его самые страстные недоброжелатели вынуждены признать, что он чист как ангел. Ведь бывает же такое!
Сейчас, когда пишется эта книга, его жена, серьезно заболев, переехала из их скромного таунхауса в больницу. Какое-то время она была без сознания. И даже в такой ситуации, пребывая за границей, он связывался по скайпу с ее палатой, чтобы проверить, все ли там в порядке. По-моему, это очень трогательно.
На второй день беседы интуиция подсказывает мне, что пришло время поднять тему этих взаимоотношений, но я пока не осмеливаюсь. Что он сейчас может сказать? А мне совсем неохота фабриковать жвачку для этих липких таблоидов. Постараемся в данной книге защитить достоинство нашего героя (что так нехарактерно для нынешней журналистики).
Лучше перейдем к разговору о стилистике в написании текстов, о том, насколько он обязан в этом деле своей жене, и в связи с этим о его преклонении перед Генри Киссинджером.
Я начинаю так: «Киссинджер практически не способен сформулировать такое предложение, которое прозвучало бы как штамп. Он действительно отличается оригинальным складом мышления, а сейчас, не желая докучать комплиментами, я хотел бы сказать, что в вашей манере письма мне очень нравится простота и прямота. Видно, что тексты пишутся не спичрайтерами, а вами лично, и можно было бы сказать, что ваш стиль… Буквально позавчера я говорил об этом с Кишором Махбубани (исключительно одаренный сингапурский политик, бывший посол в ООН, а теперь декан в учрежденной ЛКЮ Школе публичной политики), и, обсуждая стиль ваших выступлений, я сказал, что ваш стиль – это как бы стиль Хемингуэя, если бы он писал в жанре нон-фикшн. Вы же знаете, что Хемингуэй в своей прозе был мастером минималистского стиля. Понимаете, о чем я сейчас говорю? Он выбрасывал из своего текста все, что не было насущно необходимо, и когда я читаю ваши выступления, у меня складывается такое же ощущение – что вы стремитесь передать самую суть, отбросив все остальное».
К этому можно было бы добавить, что такую же сосредоточенность на смысле можно видеть и при устных беседах с ЛКЮ.
«Когда я пишу свои книги, моя цель – чтобы их могли прочитать и понять люди со средним уровнем образования, соответствующим примерно стандарту „О“, то есть просто школьники-десятиклассники. А чисткой моих текстов от всяких сложных слов и оборотов занимается обычно моя жена».
Да, я это знал, так что мой заход вроде бы начинает действовать.
Он продолжает: «Знаете, я считаю себя оратором – по крайней мере, стараюсь соответствовать таким претензиям. Поэтому я не брезгую всякими цветистыми (ораторскими) украшениями в своей речи. Эти завитушки просто необходимы – с их помощью улавливаешь внимание слушателей, есть на что опереться. Появляется возможность вернуться еще раз, все это повторить, возможно, обходясь уже без слов. А жена как-то сказала мне – постой-ка (и тут уже стоит прислушаться к ее канцелярскому опыту, она же адвокат, кому как не ей знать, как пишутся все эти соглашения, контракты, акты о передаче и все такое прочее; уж она-то знает, что значат слова в их точном значении). Она все время спрашивала: почему тебе хочется писать именно так? Мальчишка с уровнем образования „О“ этого не поймет. Почему бы не взять какие-нибудь простые слова вместо этих многосложных крокодилов? Я, разумеется, соглашался – твоя взяла, и за три года, что она правит мои черновики, постепенно научился писать простыми, ясными предложениями без всяких там завитушек».
«А кроме того, вам ведь и в самом деле требуется донести какую-то конкретную мысль. И ее нельзя прятать за дымовой завесой языковых изысков».
Он кивает.