Без иллюзий

Второе чувство – отвращения – он испытывал уже как человек, успевший кое-что повидать в жизни. Опыт учил, что за все в ней надо платить – когда на первых порах больше, когда меньше стоимости или ценности того, что обретаешь, но то, что мир устроен именно так, а никак не иначе, должен был понимать всякий сущий, если он не ребенок или не идиот. Зоська не относилась ни к тем, ни к другим. Будучи лишь немного моложе Михаила, она не годилась в «дети». Будучи расчетливой хищницей и спекулянткой, она тем более не годилась в идиоты. Это был третий тип существа, которое появилось на свет и было воспитано кем-то или воспитало себя само, используя чуть ли не святую убежденность в том, что раз она сознательно существует, то она права всегда и во всем, а потому ей все кругом должны, а она со своей стороны не должна ничего и никому. Ум как раз и существует для того, чтобы устраиваться в жизни именно так. Кто этого не умеет, ну что ж, это их проблемы. У Зоськи таких нет! Выбить подобную «сознательность» из Зоськиной головы, тем более уже получившей производственную травму, нечего было и мечтать. Она уже вполне комфортно устроилась со своими принципами в советской действительности, которая на словах до сих пор руководствуется основополагающей большевистской заповедью (на самом деле библейской): «Не работающий да не ест!» Зоське были до фонаря все эти демагогические лозунги власти. Она с удовольствием рассказывала сотрудникам, что ее бездетная тетка вышла замуж за академика Юдина – далеко не последнюю спицу в колеснице советского государственного террора по отношению к собственному народу – и поэтому очень часто брала Зоську на длительное житье к себе в дом, где, надо думать, племянница и научилась понимать разницу между принципами для себя и принципами для других.

Что в ее сети попались заместитель директора Титов-Обскуров со своей небескорыстной любовницей Тиной, было неудивительно. Зоське, очевидно, не составило никакого труда вникнуть в суть равнодушной ко всему на свете, кроме секса, бабе, чья телесная конституция и душевная устремленность могли соответствовать только одному общественно-полезному роду занятий – а именно: быть содержательницей борделя. Но для такой работы «по призванию» требовались деньги, смелость и, как минимум, еще и прочные связи с властьимущими. Всем этим она была обделена, и потому заведовала не борделем, а лишь слегка заведовала некоторыми второстепенными делами научного отдела, что не приносило ей никакой радости, если не считать того, что пребывание в институте позволило ей найти кое-кого и для занятий лесбийской любовью. Михаил уже был осведомлен, что она делала соответствующее предложение одной даме в его отделе, а в другом отделе и нашла отклик на него.

Но вот как в Зоськину паутину влипла Людочка Фатьянова – это было много занимательней. Если сведения о ее романе с Тувиным соответствовали действительности, то он имел место еще до знакомства Михаила с Людой. Вот не к нему ли она уходила от мужа и не от него ли вернулась к мужу обратно, было не так просто понять. Это мог быть и Тувин, и кто-то другой. Хотя, если вспомнить все, что говорила о своей одиссее Люда, после истории с уходом и возвращением промежуток времени до знакомства с Михаилом казался очень небольшим, чтобы туда успел вклиниться кто-то еще, кого можно было бы счесть лицом, многое значащим для Люды. Вряд ли она рискнула бы пользоваться квартирой Зоськи с мужчиной, который ей не был очень дорог, учитывая ее стремление продолжать партийную карьеру (а это требовало высокой «Моральной устойчивости») и опасность, исходящую от сверх-ревнивого характера мужа.