Михаил был рад знакомству с ним, тем более, что вскоре оно перешло в доверительное приятельствование, пожалуй, без малого даже в дружбу. Соломон рассказал, что после окончания школы вместе со своим близким товарищем Леней Гноенским подал было документы на физико-технический факультет МГУ (который вскоре стал Московским физико-техническим институтом), но их там сразу забраковали как евреев, и они оба поступили в Московский станко-инструментальный институт, не пользующийся особым спросом у медалистов-абитуриентов, в котором по этой причине придирок к национальности, точнее – к «пятому пункту» анкеты – не было. В результате вместо талантливого научного работника страна получила талантливого инженера. Кого она обокрала? В первую очередь – саму себя. Конечно, заодно Соломона тоже. Не в полной мере, но все-таки заметно. Для него годы работы на заводе все равно стали временем духовного и интеллектуального дозревания на пути к высотам науки. Заводские условия, в частности – производственные отношения – научили его соизмерять полет мысли с возможностями ее реализации. Трезвость в оценках достижимости того или иного результата стала его второй натурой. Такое качество воспитывает жизнь далеко не у каждого научного работника, а у хорошего инженера – почти всегда. Это ценное качество у Соломона уже никто не мог бы отнять. А к науке он устремился обходным путем – вместе с тем же другом Леней Гноенским поступил на двухлетние вечерние курсы механико-математического факультета МГУ, как только такое обучение стало возможным для дипломированных инженеров, и хотя это вызывало огромные перегрузки организма, они оба преодолели подъем по избранному пути. О том, насколько Соломону, жившему в Москве и работавшему за городом, было трудно переносить систематическое недосыпание, говорил такой случай. Однажды Соломон очнулся в транспорте от сна и первый мыслью его было, одет ли он? – настолько бессознательно он проделывал привычные действия по пути на работу. Однако оказалось, что внутренний автопилот и на этот раз не подвел его, хотя не было бы ничего странного и в том, если бы он подвел.