Без иллюзий

Михаил глаз не мог отвести от Лены, особенно когда она по его просьбе двигалась обнаженной. Ему страстно хотелось запечатлеть ее в разных позах – она привезла с собой «Экзакту», но Лена была решительно против и согласилась сняться только в статике, причем тут и речи быть не могло, чтобы она позволила принять положение, специально нацеленное на показ ее тайных прелестей в полном объеме, от чего в мыслях у Михаила перехватывало дух. Пребывание в Запорожье стало их действительным медовым месяцем еще до свадьбы. Это, разумеется, не значило, что после возвращения из Запорожья прямо в Москву, не через Крым, они сколько-нибудь заметно остыли в своих чувствах друг к другу – скорее наоборот, но Запорожский дебют их духовной и телесной любви остался достопамятным событием их совместного бытия, праздником, который не потускнел за последующие годы, когда уже не всё, далеко не всё, было ярким и прекрасным. И особенно помнилось, как они на лодочной станции рядом с пляжем на правом берегу водохранилища выше Днепровской плотины взяли прогулочный «фофан» и вышли на середину обширной акватории, где никто не мешал любить друг друга на зыбкой поверхности вод. После разрядки Михаил с трудом выгреб обратно против засвежевшего ветра, но это не воспринималось слишком высокой платой за испытанное наслаждение, как это повторялось много раз и в дальнейшем, когда их стискивала желанием страсть к любимому любовному делу, которое тогда ни у кого не поворачивался язык называть односложным термином «секс», на самом деле бывающий в разных ситуациях и с разными партнерами весьма и весьма не сходным по испытываемым ощущениям и последействию, несмотря на довольно ограниченное число способов физиологической реализации соитий. С тех пор в горах и на водах, на берегах озер и рек или в снежной пещере они с удовольствием соединялись друг с другом, уверенные в том, что именно так и должно быть у любых детей природы, для которых высшая красота и мудрость мира – совсем не пустой звук, а главный, наиболее предпочтительный способ продолжать себя в вечности именно за счет сознания вхождения в Вечность наиболее благоугодным Создателю путем.

Тут и мысли не было о переходе за рубеж сексуальных запретов, сомнений насчет того, что морально, а что аморально, что допустимо в стремлении слиться в единое целое, а что недопустимо. Природа прямо взыскивала свое без всяких фокусов, приобретающих особую роль, особое значение для обострения влечений в условиях цивилизации, когда все ограждает человека от естества, потому что в нем сложно жить или даже сколько-нибудь недолго находиться.

И все же в сознании Михаила мало-помалу год от года откладывалось недовольство тем, что Лене не всегда нравятся устремления и приставания мужа, которому хотелось знать и испытать все возможное между мужчиной и женщиной без ограничений и оглядки на рамки пристойного для мужа и жены. Михаила возмущала мысль о том, что так называемая мораль заставляет порядочную женщину думать и даже опасаться, что ее в законном браке пытаются превратить в проститутку – как будто только проститутке простительно соглашаться на то, чего жаждет подавляющее большинство мужчин на всем белом свете независимо от национальности, веры в Бога, в святость семейных уз. Да, права женщины на отрицание чего-то, предлагаемого ей мужчиной, должны безусловно уважаться – но только не потому, что кто-то посторонний внушил ей, что предлагаемое ей обязательно плохо, постыдно или позорно, а лишь потому, что что-то испробованное в каких-то случаях (часто не навсегда!) либо не приносит ей наслаждения, либо чем-то неудобно, либо вызывает у нее боль. Но где и когда в цивилизованном обществе порядочным женщинам прививалось такое сознание? Во всяком случае, Европа и Северная Америка, да и немалая часть стран на других континентах, в отличие от Индии, Цейлона и ряда других стран индуистской культуры, загоняли все почти без разбору в зацензурное пространство и возлагали в первую очередь именно на женщину обязанность противостоять безграничному разврату, если, конечно, она не была профессиональной блудницей или сексуальной рабыней, хотя бы по той одной причине, что мужчины признавались существами, органически неспособными самостоятельно удерживаться от сексуального разложения как своей личности, так и личности жены. Женщина должна ОЧЕНЬ любить своего избранного мужчину и вполне доверять ему, не сомневаясь в его благих помыслах, чтобы у нее не возникало дилеммы – разрешать или не разрешать, давать или не давать то, что он просит, исходя из табу воспитания, тем более – из позиции ханжей, изо всех сил добивающихся, чтобы все выходило по-ихнему, причем не у себя, а у других.