Без иллюзий

Насколько большей была бы скука на нелюбимой работе, если бы глаза не могли отдохнуть на лице и фигуре пригожих сотрудниц. Один лишь их вид, тем более разговор с ними, можно было считать бальзамом для истомленной души. На Мытищенском «Электросчетчике» Валечка Преснова сидела за своей чертежной доской прямо в затылок Михаилу. Она была очень миловидна лицом, обладала прекрасной фигурой. Даже уже не очень маленькая беременность не портила ее. Валя ездила на работу из Пирогова, где почти все взрослые работали на текстильной фабрике. С притяжением к Вале Михаил справлялся неплохо – ему даже не приходилось изо всех сил обуздывать себя: и с Леной они были вместе всего три года, и маленькая Аня придавала стойкости, а чувство к Вале как к объекту страсти переросло в простое любование и заботу о ней. Будучи уже более опытным родителем, чем Валя, он внушал, что ей нельзя простужаться и пить лекарства, чтобы не повредить неродившемуся дитяти, но Валя нередко пропускала его уговоры носить с собой летом плащ или зонт, и тогда, если под самый конец работы начинался дождь, он отдавал ей свой плащ, считая, что для нее оставаться сухой на пути к отдаленному дому куда важней, чем ему, живущему всего в полукилометре от «Счетчика». В конце концов, на его возвращения домой в дождь без плаща обратила внимание Лена. Он объяснил ей, в чем дело. Тем не менее, она не преминула удостовериться во всем сама. Однажды, выйдя вместе с Валей из проходной, в толпе встречающих закончивших смену Михаил обнаружил Лену с Анюткой на руках. Он сразу подвел к ней Валю и познакомил их. Убедившись, что все так, как он рассказывал о своей сотруднице, Лена больше к этой теме не возвращалась. Как-то в другой раз Валю у проходной встречал ее муж. Это был видный парень, внешне вполне подстать жене. О нем было известно, что его недавно комиссовали из армии. Они с Валей были знакомы с детства и явно входили в число самых красивых пар в поселке Пирогово. По-видимому, им обоим не было нужды искать удовлетворения с кем-то на стороне. Однако со временем оказалось, что это не так. Сначала муж загулял с текстильщицами, затем и самолюбивая Валя ответила ему тем же – нет, не с Мишей, он и в этой ситуации устоял, а с Генкой, техником-технологом одного из цехов. Что ж, Генка внешне тоже был неплох, вкус у Вали безусловно имелся. Света Черевик, поступившая на завод двумя годами после Михаила, опять-таки выпускница того же факультета МВТУ, который окончил и он, насчет Валиного вкуса придерживалась, однако, другого мнения. К этому времени на заводе ликвидировали бюро автоматизации, Семен Григорьевич Яцкаер уволился, а его небольшой коллектив включили в штат технологического отдела. Света работала за кульманом слева от Михаила. Им было легко приятельствовать, поскольку оба вышли из одной учебной среды, нередко знали одних и тех же преподавателей и некоторых карьеристов-студентов из факультетской комсомольской организации. И хотя Света была коренной бауманкой, а Михаил попал в МВТУ уже на четвертый курс, им было о чем вспоминать, да если бы и не было, все равно нашлось бы о чем поговорить. Света была симпатичной, довольно миниатюрной девушкой, достаточно хорошо развитой в культурном отношении, так что нельзя было заподозрить, в какой семье она родилась, и где прошло ее детство. Ее родители – и отец, и мать – служили надзирателями в Воркутинских лагерях, причем мать выполняла не только обязанности вертухая, но и отдельные задания вне лагеря. Так однажды, по словам Светы, ее матери приказали преобразиться в проводницу вагона с тем, чтобы разговорить какую-то подозрительную личность, спровоцировать ее на откровенность и в конце концов изобличить как контру, как врага народа. Для этого матери Светы даже особо разрешили «ругать товарища Сталина». Справилась ли ее мать с заданием, Света не сказала, а Михаил со своей стороны почему-то не поинтересовался. Его и так вполне впечатлило спецразрешение на поношение наиглавнейшего вождя. И где-то в самый глубине он надеялся, что прошедший лагерные университеты провоцируемый человек (а кто еще кроме освобожденного зека мог уезжать из Воркуты в Москву) понял, кто вызывал его на искренность, убеждая в существовании темных пятен на безупречно-солнечном лике всемирно любимого вождя. Искренность Светы свидетельствовала о ее доверии к собеседнику, приятелю и коллеге. Но после того, как на отдельской вечеринке у нее на глазах Михаил танцевал с Валентиной (а они, между прочим, отнюдь «не обжимались») она не здоровалась и не разговаривала с ним почти неделю. Что ее так задело, Михаилу было трудно понять. Ни он, ни она как будто бы не проявляли никаких признаков того, что им мало приятельства и хочется большего, так что на обычную ревность реакция Светы не походила. Аморальных действий ни он, ни Валя себе не позволяли. А то, что они с воодушевлением и подобающим случаю чувством исполнили танго, это вовсе необязательно было считать прологом к постельным занятиям, хотя Света, по-видимому, решила, что это именно так. Опять же получалось странно – будто она обиделась не за себя, а за Лену, чьи суверенные права законной жены Михаил якобы бессовестно нарушил. «Ничего себе солидарность! – подумал он. – Далеко же занесло нежданную моралистку! Выходит, она почувствовала, что дело пахнет керосином, сильнее, чем Валя и я?» Впоследствии так и оказалось. Когда Света снова заговорила с ним, она подтвердила, что именно так и подумала, что прежде Михаил воспринимался ею, как стойкий муж, надежный человек, а тут она увидела, что сильно в нем ошибалась. – «Ты действительно решила, что я сплю и вижу Валю с собой в постели? Чего ж тогда мы с ней два года медлили? Это тебе в голову не приходило?» – «Мне это – не приходило. Но я-то знаю, что тебе это пришло!» – ответила Света. –«Не читала ты «Подводя итоги» Сомерсета Моэма, как я понимаю?» – возразил Михаил. – «Ну и что ж, что не читала?» – «А он там как раз очень точно объясняет, в чем дело. У него об этом было такое высказывание: чтобы хотеть танцевать с партнером, вам совсем не обязательно хотеть оказаться с ним в одной постели. Но при этом важно, чтобы такая мысль не была вам противна. Ты усмотрела, что мне она не противна? Но так оно и есть! Что ж, прикажешь мне вовсе не танцевать? Даже с тобой? И ты полагаешь, что Моэм не прав?» Михаил по Светиному лицу понял – она пытается применить сентенцию к своему согласию танцевать с Михаилом. Что у нее получилось, она не сказала, но он догадался, что она не без внутреннего сопротивления все же согласилась с Моэмом и тем самым признала: ей тоже не было бы противно представить себя в объятиях с Михаилом. А это, по взаимным представлениям, вряд ли в действительности могло бы у них произойти.