Без иллюзий

Когда Михаил в возрасте четырех с половиной лет оказался вместе с мамой в комнате ставшего ему настоящим отцом Николая Григорьевича Горского, остальные три комнаты в этой квартире занимали Матрена Семеновна Иванова – ткачиха с «Трехгорки» со своим мужем дядей Осипом, старшей дочерью Валей и младшим Витькой – они жили в комнате чуть большего размера, а две другие занимали Шибаевы – Елена Васильевна и ее взрослый сын Николай Петрович, бывавший у матери только наездами. Общение соседей в основном проходило на кухне. Тетя Мотя с десяти лет работала «в фабрике» у Прохорова. Несмотря на то, что про капитализм и капиталистов по радио и в детском саду говорили только плохое, тетя Мотя отзывалась о временах правления фабриканта Прохорова, владельца знаменитого текстильного комбината «Трехгорная мануфактура», исключительно с теплотой, хотя это, казалось бы, совершенно противоречило здравому смыслу – с чего это девочке, эксплуатируемой с десяти лет, добрым словом поминать своего классового угнетателя? Но – никуда не денешься – все было именно так, Миша сам все слышал прямо от тети Моти. Он стеснялся спрашивать, почему так – он вообще был очень стеснительным ребенком – но что-то ему подсказывало, что раз тетя Мотя знакома с капитализмом лучше его, ее суждения нельзя было признавать в корне неверными – не на пустом же месте образовалось ее мнение. Дядя Осип работал в типографии. Он приносил с работы много образцов продукции своего предприятия. Чаще всего это были разнообразные цветные портреты товарища Сталина или групповые сюжеты с его участием. Временами дядя Осип скандалил, требуя от жены денег на пьянку, но, поскольку она успевала отдать семейные деньги на сохранение родителям Михаила, денег он так и не находил, а зло по этому поводу срывал на жене. Несмотря на подобные происшествия, Валя росла хорошей девочкой. В год появления Миши она уже училась в четвертом классе, в то время, как ее брат Витька ходил только в первый. Его явно не устраивала ни скука учебы, ни убогость быта, а во дворе блатных наставников воровского дела было хоть отбавляй. Они устраивали заседания-сборы на лестнице то в одном подъезде, то в другом. Пройти между плотно сидящими на ступеньках парнями было не просто и, наверно, небезопасно, а занимали они марш между двумя этажами. Однако своих они не трогали. Вот именно в их среде юный Витька чувствовал себя вполне хорошо. Воровал ли он раньше, Миша не знал, но вот как раз именно он послужил объектом Витькиного стремления обогатиться за чужой счет, и сделано это было искусно, с использованием методов психологии.

Как-то во время болезни Миша лежал днем в кровати один. Болезнь была не очень сильная, скучно было очень сильно – и тут к нему пришел Витька и великодушно предложил с ним поиграть в прятки. –«А как играть?» – удивился Миша, которому запретили вставать с постели. –«А ты укрывайся одеялом с головой, а я тебя буду искать.» И у Миши не возникло ни малейших сомнений, что это нормальная поисковая игра, хотя он понимал, что не будет покидать постели. Видимо, в его еще совершенно детском мозгу уже поселилось что-то в духе теории относительности Эйнштейна: прежде всего для игры такого рода важно, чтобы до поры одна сторона не могла видеть, где находится другая, и он, ничтоже сумняшеся, без дальнейших уговоров согласился стать на время невидящей стороной, и нырнул с головой под одеяло. Ему было слышно, как Витька то открывает дверцы шкафов, то отодвигает ящики письменного стола. Витька искал его по всем этим закоулкам очень долго, и Миша крикнул ему, чтобы он его искал быстрее. Витька поспешно ответил: «Щас, щас!» и все-таки снова застрял у письменного стола. Наконец, Витька махом пересек комнату, подскочил к кровати и сдернул одеяло с детской дурной головы. Вскоре он ушел. Через какое-то время явились родители. Сразу ли, или по прошествии времени отец, Коленька, что-то тщетно проискавши в столе, обратился к маме, а та в свою очередь спросила: «Миша, а сюда к тебе никто не заходил?» – «Нет, никто. Только Витька приходил со мной поиграть.» – «А как он играл с тобой?» – снова спросила мама, и Миша рассказал, как. Оказалось, что после «игры» в столе больше не было ни денег, ни облигаций беспроигрышного «золотого займа». Витька увел все подчистую. После того, как родители сообщили обо всем Матрене Семеновне, она сама провела следствие. Из комнаты Ивановых слышались громкие вопли Витьки, которого мать твердой рукой порола электрическим шнуром. Но и такая наука не пошла Витьке впрок – привлекательность воровского промысла уже значила для него больше всего остального. Он быстро преодолел дистанцию от приготовишки в лестничном классе до слушателя тюремных университетов. Тетя Мотя страдала, но изменить хоть что-то в поведении сына так и не смогла.