Без иллюзий

Михаил Яковлевич Вайсфельд воспринимал новую любовь и страсть своего сына с нескрываемым огорчением. Не говоря уж о том, что тот бросил жену и дочь, разменял квартиру, да и вообще переменился против обычного рода мыслей и поведения, он видел жизнь сына жалкой и неустроенной, и в этом он определенно винил Ламару. Несколько раз в разговорах с Михаилом на разные темы старший Вайсфельд возвращался к судьбе сына, произнося вслух его имя и испуская тяжелый вздох. Вообще-то Михаил Яковлевич относился к классу неостановимых говорунов, но насчет отношений Ламары и Саши он просто не находил приличных слов, а от произнесения неприличных все-таки воздерживался. Он еще до войны закончил военную академию, во время войны пиком его карьеры стала должность начальника штаба дивизии. Видимо, ему нравилось делиться воспоминаниями с внимательными слушателями, и в Михаиле Горском он видел одного из них. Время от времени он заходил к нему просто потрепаться. Это не всегда приходилось кстати, не все, о чем он рассказывал, было сплошь интересно, но он все говорил и говорил, воспринимая вежливость, как свидетельство заинтересованного внимая, и в таких случаях Михаила брала тоска, Тем не менее, он считал полковника Вайсфельда человеком, в немалой степени умудренным опытом жизни, да и каким еще можно было сделаться, пройдя через горнило такой войны? За одно это можно было потерпеть нескончаемый континуум его рассказов, чего бы они ни касались: учебы, войны, работы, отношений между людьми. Михаил Яковлевич работал в институте на половине ставки. Посещая место службы через день, чтобы не лишать себя какой-то части военной пенсии, он был кем-то вроде советника при начальнике информационного фонда стандартов и участвовал в разработке проекта совершенствования технологии работы этого фонда. За образец организации, осуществляющей масштабное обслуживание абонентов. Вайсфельд и его заведующий отделом Юрий Николаевич Соловьев взяли средний почтамт, потому что величина оборота корреспонденции в нем была того же порядка, что и объем документального оборота и абонентского обслуживания в фонде.

Защищать свой проект им пришлось в секции научно-технического совета направления классификации, потому что отдел программного обеспечения и вычислительный центр относились именно к этому направлению, а его глава – первый заместитель директора института Сааков весьма заметно недолюбливал и Соловьева и Вайсфельда. В чем именно коренилось такое отношение, Михаил не знал, но беспокойство за судьбу проекта, а то и за свою судьбу, у авторов проекта было весьма заметным. Оба Вайсфельда – отец и сын – через Сашу Бориспольского попросили помощи у Михаила. На заседании секции Бориспольский подсел к нему. После доклада, сделанного Соловьевым, очень неглупым и знающим человеком, но с заслуженной репутацией демагога, замдиректора Сааков пошел в атаку.

Отчасти его критика была по делу, отчасти – нет, но все говорило о том, что обвинительный уклон характерен не только для советских судов и прокуратуры, и обещало забить в гроб проекта последний гвоздь. Несколько выступивших поддержали в тех или иных частях разгромное мнение Саакова, что, конечно, неожиданностью не являлось. Михаил по обыкновению не спешил ввязываться в дискуссию. Бориспольский давно знал за Михаилом способность выступить под занавес обсуждения и опрокинуть уже вполне сложившееся решение большинства. Наконец. Саша не выдержал и, очевидно, опасаясь, что Михаил вообще не станет выступать, громко прошептал: «Михаил Николаевич! Надо спасать Вайсфельда!» К этому моменту Михаил уже решил, о чем будет говорить. Начал он с вещей, вызвавших острое неприятие Саакова, и тот в знак согласия закивал головой. Затем Михаил перешел к другим вопросам, показал, что в проекте они решены рационально, и вернулся затем к вдрызг раскритикованным предложениям, показав, что в связи с удачным решением производственных вопросов и путем корректировки некоторых основных посылок проекта его вполне можно доработать до уровня практической пригодности. С этим Сааков спорить не стал. Проект решения, оставшийся жестким, был все-таки смягчен, и прямой угрозы дальнейшему пребыванию старшего Вайсфельда в институте уже не содержал. Сашка Бориспольский перевел дух.