Без иллюзий

Он несколько раз обращался к кубинским функционерам с вполне справедливыми по его мнению претензиями. Кубинцам это надоело. Они поняли, что к ним был прислан вовсе не революционер, а таких, не – революционеров, они совсем не уважали. Воспользовавшись каким-то благовидным предлогом, кубинцы отказались от его услуг. Климов вернулся в родную страну и сразу ощутил себя в ней обобранным почти до основания. Место заместителя директора института, которое он занимал до отъезда, теперь было занято заведующим отделом программирования Феодосьевым. Тот, правда, был всего лишь «и. о.», но он так вцепился в должность, посланную ему нежданно-негаданно по капризу судьбы (по его мнению, разумеется, совсем не по капризу, а в силу признания его выдающихся личных и деловых достоинств), что оторвать его от нее было так же трудно, как впившего в тело клеща. Климов и до отъезда на Кубу был о Феодосьеве невысоко мнения, а теперь, зная от своих доброжелателей, какие усилия тот предпринимает для того, чтобы Климова не вернули на прежний пост, он и вовсе укрепился в своем отрицательном мнении об этом выскочке. Впрочем, Виктор Александрович прекрасно понимал, что не Феодосьев портит ему погоду. В каких-то инстанциях полагали, что его досрочное отослание с Кубы, вообще говоря оскорбительное для советского старшего брата, было следствием какой-то вины самого Климова, так как политическое заигрывание с Кубой по необходимости следовало приправлять всяческими проявлениями революционной солидарности со стороны советских товарищей и коллег, а Климов и не подумал вести себя подобающим образом, игнорируя официальную демагогию. «Куба – любовь моя!» – ха! Какая там любовь? Переспать там можно было почти с каждой понравившейся женщиной за пару нейлоновых чулок. Постельное дело они, конечно, знали и, что еще важнее – сами любили его, что было вовсе не характерно для большинства других стран. Но он-то знал, что за каждым советником с советской же стороны ведется серьезный надзор, а несанкционированные связи с местными дамами в будущем свободно могли вменить ему в вину и в очередной раз замедлить ход его карьеры, а потому некоторым усилием воли Климов подавлял желание познать в постели особенности страстного кубинского дамского темперамента и тем лишил себя возможности предметно познакомится с самой приятной и эстетичной частью кубинского бытия. Ощущать себя жертвой бессовестной демагогии всегда неприятно, но теперь какое-то время ему предстояло расплачиваться за ее несоблюдение. Деньги ему, правда, платили в размере прежнего оклада, но у него не было никаких обязанностей, никакого своего участка работы, как не было больше и кабинета, а это воспринималось особенно болезненой стороной его послекубинского бытия, тем более, что Пестерев с издевательским великодушием предложил ему место не где-нибудь, а в своем директорском кабинете. Там все мелочи поведения были под неусыпным наблюдением. Климов понял, что Пестерев побаивается его, так как тот после назначения на пост директора уже не застал его, уехавшего на Кубу, и теперь горел желанием понять, исходит ли от него существенная угроза или нет. Расспросив Горского о поведении Пестерева и узнав детали его провокативной модели установления отношений с подчиненными по принципу «сперва незаслуженно захвали, затем незаслужено обругай», Климов сразу приложил это к своему положению, и из него прямо-таки вырвалось: «Если так, то уж и не знаю, во что выльется потом его неприятие – пока что на пустом месте идет сплошная безудержная похвала и лесть!» Климову было ясно, что надо сматываться из института как можно скорей. Через высокопоставленных знакомых он нажал на все педали и к своему огромному облегчению вскоре получил как выпускник академии народного хозяйства при ЦК КПСС назначение в должность заместителя директора одного из крупнейших станкостроительных заводов страны.