Без иллюзий

Заместитель председателя госкомитета был человеком неглупым, а со времени своей связи с Орловой, из рук которой он прежде ел все представления о классификации и информационном поиске, еще и сильно поумнел (или просветился). По этой причине Михаил Горский был для него не очень удобным или приятным собеседником – ведь радоваться правоте или победе подчиненного в негласном споре начальству всегда неохота. Поэтому он набросал подряд штук пять замечаний, которые следовало учесть. По характеру они не были особенно серьезны, но Михаил в своих записях все их буквально воспроизвел. После заседания комиссии Надежда Васильевна сличила его записи со своими и затем взглянула на Михаила с явным удивлением – они совпали. Это могло означать только одно – обычно защитники своих работ хитрили, изменяли, смягчали начальственные формулировки, а то и «забывали» что-то воспроизвести. Горский оказался предельно точен. И тут Михаила осенило: Катунцева вовсе не изверг и никогда таковым, вопреки молве, не была – честная по природе, она и от других ожидала того же самого, а столкнувшись с обманами, скорее всего, не только на службе, остро возненавидела тех, кто строит свою жизнь и работу на лжи. Михаилу намекали, что она такая злая от того, что не замужем, и это было как-то странно: Надежда Васильевна была вполне пригожей женщиной с хорошей ладной фигурой, красивым и свежим лицом в возрасте около тридцати (плюс-минус три года), и если ее кто-то крепко обманул в любви, то можно было твердо сказать, что этот кто-то в первую очередь себя же и обворовал. В ее лице читалось и простодушие и доверчивость, но и то и другое отнюдь не портило ее – она была вполне искренней и такой, какой являлась на самом деле, ничего не корча из себя – ни интеллектуалку, ни любительницу поэзии и изящных искусств – зато могла быть восхитительной возлюбленной и верной добропорядочной женой в одном лице, чего Михаил мысленно ей и пожелал. Обмануть такую взрослую женщину было бы всë равно, что обмануть ребенка, а она тем более не заслуживала этого, потому что давно вышла из детского возраста, а прелесть его оставила при себе.

А потом она стала куратором ряда работ в институте, и они с Михаилом с взаимным удовольствием легко и без претензий общались с друг с другом. Он называл ее то Надеждой Васильевной, то Наденькой в зависимости от того, были ли при их встрече еще какие-то люди или их не было, но в любом случае, здороваясь, с удовольствием целовал ей руку, а потом щечку, и в ответ Наденька краснела от смущения и удовольствия, хотя наперед знала, что он не пустится во все тяжкие ради достижения служебного успеха – и это в то время, как с ней действительно могло быть хорошо, и она никого не разочаровала бы в постели.

А потом Наденька вышла замуж и из Катунцевой превратилась в Варламову, но между ней и Михаилом ничего не изменилось. Он не знал, впервые ли она теперь замужем, но какое это могло бы иметь значение? Раз уж вышла, значит, любила и надеялась на счастье. О чем тут спрашивать? Все ясно само по себе. И он, как прежде, с удовольствием целовал ей руку и щечку даже на глазах своего или ее начальства, а Наденька одаривала его благодарным взглядом.