Без иллюзий

Представить Настю духовной вдохновительницей, тем более водительницей в сферы высокого духа даже чисто умозрительно у Михаила не получалось, как и не виделось в ней вообще ничего, включая сюда и постель, в чем она могла бы сравняться с Мариной. Тем не менее, к ней все-таки тоже тянуло, в то время как Настя сама достаточно сильно подтягивала Михаила к себе – не сказать, что во всю мощь, но вполне достаточно для того, чтобы распознать в очевидно возможной связи угрозу для самого главного в жизни – тем более, что нельзя было решить, притягивают ли его к себе изо всех сил по любви или только с целью серьезно поразвлечься. Настя знала, что его интерес к ней – это далеко не только интерес любознательного стороннего наблюдателя, чего он и сам не скрывал, но на ее прямой вопрос, на каком месте он видит ее рядом с собой, он не задумываясь, ответил: «На втором». – «После жены?» – «Да». – «Ну, это нормально», – сказала она, успокаивая не то его, не то себя. Но Михаил понял, что связь с ней, как, впрочем, и с любой другой женщиной, была бы оскорбительна для Марины, и одновременно для него самого тоже, причем не потому, что он считал себя выше или лучше Насти (подобные мысли и чувства ему, Слава Богу, и в голову не приходили), но для нее было совершенно естественно делать карьеру с помощью секса без любви (об этом он знал с ее слов), а вот это уже представлялось ему и чуждым природе и в достаточной мере предосудительным. Он не сомневался, что будь на месте директора не такой тюфяк, как Пестерев, то есть мужик, способный на собственную активную инициативность, она бы стала его любовницей. А уж в том, что она стала бы любовницей нового министра – председателя госкомитета, без малейших сомнений независимо от того, какой это человек, лишь бы ему этого захотелось, Настя сказала ему сама.

Нет, с какой стороны ни посмотреть на возможный роман с Анастасией, его надо было непременно предотвратить, несмотря на то, что они оба были друг к другу далеко не равнодушны. Настя даже с явным удивлением по отношению к самой себе призналась Михаилу, какая странная метаморфоза произошла с ней в командировке в другой город. В первый же день после работы она пошла в ресторан при отеле пообедать. И вдруг ее охватил такой не то страх, не то отвращение при мысли, что сейчас к ней по обыкновению начнут приставать мужики, что она заранее потребовала от официанта счет, расплатилась еще не доев до конца, и не медля ни секунды, покинула ресторанный зал, а затем заперлась в своем одноместном номере, не желая никуда выходить и встречаться с кем бы то ни было. Она плохо спала, думая о Михаиле, не узнавая себя – ведь ничего серьезного и особенного ей прежде от него не требовалось. До самого возвращения в Москву она была сама не своя, а оказавшись дома, немедленно вызвала одного из дежурных любовников, отдалась ему, чтобы развеять наваждение, но не получила облегчения, а когда мужик раскрыл было рот, чтобы получить похвалу своей постельной работе, и договориться без промедления о новой встрече, она так рассвирепела, что без промедления выставила его вон. Михаил выслушал признание Насти с хмурым любопытством. Ему было лишь отчасти приятно знать, что женщина с хорошим экстерьером и свободной от предрассудков моралью вдруг обнаружила в нем нарушителя своего душевного покоя, а это было ни к чему ни ей, ни ему. Особенно ему, поскольку при таком обороте дела, если смятение Насти не окажется быстро проходящим, ее напор и стремление к обладанию им возрастут и потребуют от него еще большей стойкости, а он и так напрягался в большей степени, чем это было легко и безопасно.

Но ему не нравилось в Насте не только это. Любая женщина, которой он мог всерьез заинтересоваться, должна была иметь с ним что-то общее в области увлечений и вкуса, а ничего подобного он в ней не ощущал. За пределами сферы ее сексуальных интересов словно ничего для нее и не существовало. Даже поделиться с ней мнениями о книгах, впечатлениями от концертов серьезной музыки его не тянуло по простой причине – тянуться прямо-таки было не к чему. Михаил допускал, что может заблуждаться, не зная всех ее устремлений, но этого в ней не чувствовалось, это не сияло в ее глазах и на челе ярче, чем вывеска на магазине. А в таком случае – о чем вообще могла идти речь? При такой перспективе он не стал бы надолго связываться с женщиной даже если бы был один. Он не сомневался, что и его занятия для души, для развития духа очень мало значили в Настином мнении, в то время как для него они были важны не меньше секса и уж, конечно, больше успеха в служебной карьере.